dnl

     Что делать литературоведу в контексте представленных нами проблем? Можно повторять, что классика – хорошо, а постмодернизм – плохо; у нас была великая литература, а сейчас, мол, кончилась. Если это так, то скоро и литературоведы кончатся, а солидными авторами и текстами минувших эпох будут заниматься, скажем, музееведы-словесники. Никто не обязывает нас любить сейчас происходящие художественные события. Когда литературовед в период зрелости начинает перечитывать Тургенева и Стендаля, Достоевского и Томаса Манна, перечитывать просто так, это знак качества внутренней филологической культуры. Классика выше современности – по константным прозрениям, по глубине художественного психологизма, по включённости в архетипы сюжетов, давно ставших своими. Но современный литературный процесс динамичнее, хотя бы потому, что его качество зависит от тех, кто пишет и живёт сейчас, обладая способностью вторгаться в незавершённое, усиливая его звучание. Часто говорят: нет ныне литературного процесса! Темы мельче, писатели злее, конфликты глупее, герои маниакальнее. Писатель – одинокое сознание, измученное лавиной образов, с которой надо справиться в тех или иных жанровых границах. Он думает о судьбе ребёнка-произведения, подчас совсем не заботясь о том, как на это посмотрят отцы-соседи, решающие собственные проблемы. Писатель эгоистичен, соборность творца в риторике всегда относительна, но критик должен видеть движение там, где есть лишь тексты, старающиеся заявить о своей обособленности. Если нет литпроцесса, значит, критики и литературоведы занимаются не тем, чем нужно. Значит, не могут они подняться над своей усталостью и скорбью от видимого отсутствия великого, и посмотреть как один художественный мир с другим в диалоге пребывает, как рождается общий сюжет времени, наблюдение за которым имеет смысл не только в рамках науки о литературе. Когда Пелевин превращает общение с гламуром в буддийский коан, а Уэльбек создаёт романы-апокалипсисы, когда Прилепин ищет активного героя ради любви к жизни, а Кундера охлаждает читателя мыслями о преодолении ненужных скоростей, когда Проханов воскрешает героический эпос в условиях информационной цивилизации, а Коэльо готовит новый текст для быстрого просветления, когда только что ушли Кузнецов и Солженицын, Павич и Сэлинджер, а Маркес ещё жив, – литературный процесс есть. Точнее, он ждёт своего воссоздания – в сознаниях тех, кому не скучно, от самих себя, прежде всего.

Олег ОСЕТИНСКИЙ __ ЗАМЕТКИ ИЗДАЛЕКА

     

      ЖИТЬ ДОЛГО...

     

     РУССКОМУ ПИСАТЕЛЮ НУЖНО ЖИТЬ ДОЛГО. Без нитроглицерина это не получится.

     В 1965 году мы с писателем Олегом Куваевым, автором замечательного романа "Территория", выпивали до утра. Как всегда – не хватило. Решили поехать найти денег, вернуться на то же самое место, волшебное, – ларёчек на Остоженке, – и дальше жить ещё веселей.

     Я поехал к одной даме, обнял её, занял у нее 10 рублей, вернулся к ларёчку и стал ждать Олега.

     Он не приехал. Он умер от сердечного приступа. Перед смертью положив под язык таблеточку бессмысленного и бесполезного валидола.

     Надо сказать, что я всегда себя считал врачом всю жизнь – не "инженером человеческих душ", а механиком-сантехником человеческих душ и тел, если угодно. И всюду пропагандировал маленькие кругленькие беленькие таблеточки под названием НИТРОГЛИЦЕРИН. Друзья слушали меня с недоверием. Тогда ещё не было Интернета. Можете себе представить мир без Интернета?!

     Мы писали на пишущих машинках, иногда без ошибок, подкладывая копирку для пяти экземпляров. Это очень дисциплинировало, приходилось печатать без ошибок.

     Компьютер человека развращает. Ты печатаешь, тут же исправляешь. Нет, надо жить набело, господа! Без черновиков.

     Короче, большинство моих друзей предпочитало класть под язык сладенькую, нежную таблеточку валидола, наивно веря, что она их спасёт. Никогда не спасала. Я двенадцать раз должен был умереть в течение десяти минут.

     Двенадцать раз я принимал нитроглицерин в разных обстоятельствах. Когда у тебя сердечный приступ, надо сразу тянуться к нитроглицерину – медленно, тихо! А когда его примешь, нужно лежать и молиться. Говорить: "Боже! Помоги нитроглицерину. Я буду вести себя хорошо, я не буду больше пить, не буду делать зла, буду делать только добро!"

     И когда ты уже полетишь по этому самому туннелю, хорошо знакомому людям, умиравшим не раз, и уже видишь этот самый свет в конце, что-то белое, нежное, – и вспоминаешь всю свою жизнь в две-три секунды – и при этом успеваешь говорить: "Боже, нитроглицеринчик, спаси меня, я больше не буду, правда! У меня ещё много дел, у меня дети!"

     Короче, я потерял уже множество друзей, не веривших в нитроглицерин, принимавших при сердечном приступе валидол и прочую ерунду:

     Андрюша Вейцлер, 30 лет

     Олег Куваев, 37 лет

     Василий Шукшин, 40 лет

     Высоцкий, 43 года

     Моя первая жена Марина, 60 лет – с валидолом во рту

     Моя третья жена Оля, 50 лет – с валидолом.

     И т.д. и т.п. – список огромный.

     При этом надо заметить, что они ещё и курили!..