До Берлина - 896 километров

— Тяжелое… Нет, нет, восстание развивается. Но мы с вами коммунисты и, следовательно, должны смотреть правде в глаза… Вы знаете, что немцы срочно стягивают в Словакию новые и новые части… Ваше наступление у Дукли продолжается, но части восставшей словацкой армии, которые по договоренности с вашим командованием должны были бы. наступать навстречу вашим войскам, увы, своей задачи не выполняют… Им, по-видимому, не по силам одолеть очень уплотнившийся немецкий фронт. Наши войска и Чехословацкий корпус, взаимодействующий с ними, не получают обещанной поддержки, — Собеседник болезненно поморщился, будто от зубной боли. — Немцы тащат сюда новые дивизии, а этот лондонский стратег генерал Виест не хочет взаимодействовать с партизанами. Он, видите ли, за, войну по воинским правилам, за джентльменскую войну…

От Николаева я примерно знаю обстановку, и то, о чем рассказывал Шверма, для меня не новость. Немецкое радио в своих передачах на Словакию с утра до вечера бубнит о победах у горы Дукля. Да и союзнички в передачах Би-Би-Си, как мне кажется, не без тайного злорадства, говорят об этих успехах немецких контратак. Но мы тут, в Словакии, уже видели, что наше наступление, начавшееся 8 сентября, было спичкой, от которой вспыхнула ярким пламенем революционно-национальная борьба повстанцев, поднялся боевой дух свободолюбивого народа, укрепилась его решимость восстановить национальную независимость республики чехов и словаков…

Все это я уже знаю, вижу собственными глазами.

Но услышать такую суровую правду от Яна Швермы, который, может быть, и есть скрытая душа восстания, все же как-то необычно.

Я сразу же зауважал этого человека за его прямоту и умение бесстрашно смотреть правде в глаза.

— Ну, а какова же будет судьба того, что вы назвали Ноевым ковчегом?

Шверма помолчал. Думал. Потом сделал рукой жест, будто снимал с лица паутину.

— Не знаю. Не хочу быть мрачным пророком… Несомненно, что все эти словацкие господа в дни успеха восстания перед угрозой немецкой оккупации честно и искренне сотрудничают с товарищами. Но буржуазия есть буржуазия. Помните эту религиозную притчу — еще трижды не пропоет петух и так далее… К этому мы должны быть готовы.

— Так нужны ли были сегодняшний митинг, и ваш лозунг, и эта очередь на запись в волонтеры?

Он поднял на меня свои узкие глаза, глубоко запавшие в темных глазницах, и с убеждением, почти фанатически сказал:

— Да, нужны, — И повторил: — Нужны… Смотрите, смотрите.

По дороге навстречу шла колонна пестро одетых и столь же пестро вооруженных новобранцев, спешивших к станции. Они пели песню, но не маршевую, а какую-то народную, с веселым припевом, под которую им, вероятно, трудно было держать шаг. Проводив колонну ласковым взглядом, Шверма сказал:

— Пополнение. Наверное, поедут в Святой Мартын Турчанский. Разведчики донесли, что туда подтягивается новая немецкая танковая бригада, привезенная из Франции.

Прощаясь, он протянул руку, и рука его оказалась горячей, влажной. Да как же, он болен. И в жару поехал на этот самый митинг.

Очень им заинтересовавшись, у здешних правдистов узнал биографию этого человека. Ему едва исполнилось сорок лет. Здешний уроженец. Юрист по образованию. Подававший большие надежды юрист, с юных лет бросившийся в революционное движение. В коммунистическую партию вступил в дни ее организации — в двадцать первом году. Был одним из создателей чехословацкого комсомола. Писал в "Руде право". Занимался большой политической публицистикой.

Впрочем, компартия бросила сюда, в самую гущу событий, все свои козырные тузы. Культурой и печатью заправляет здесь тот самый поэт Лацо Новомеский, стихи которого я читал в русских переводах еще до войны. Пропаганду направляет Густав Гусак, юрист, тоже, несмотря на свою молодость, старый коммунист, отличный оратор и, как мы в том все время убеждаемся, хороший организатор. А рядом с ними маленький, коренастый, крепкий, будто из бронзы отлитый, Карол Бацилек, рабочий, шахтер, организатор забастовок — все яркие, колоритные фигуры.

Глас вопиющего в пустыне?

Только в дни самых бурных наших наступлений доводилось нам работать так, как работаем сейчас. Занимаемся партизанскими делами, пишем и сдаем написанное почти через день. Доходят ли наши корреспонденции до редакции — это вопрос, ибо, вручая их летчикам или бросая в эфир по партизанской рации, мы не знаем их дальнейшей судьбы. Обратной связи нет, как проверишь? После того как я рассказал Крушинскому о Яне Шверме, мы до рассвета проговорили о партизанах. Крушинский только что вернулся из села Детва, этого своеобразного заповедника бытовой словацкой культуры, где люди ходят в костюмах минувшего века, пашут старинными плугами, сохраняют в обиходе традиционную глиняную утварь. Вот в этом-то тихом селе, где жизнь как бы замерла и дедовские обычаи тщательно охраняются, большинство мужчин, оказывается, ушло в волонтеры, захватив о собой охотничьи ружья и чуть ли не пищали, заряжающиеся со ствола шомполами.