До чего же довёл меня блюграсс. Блюзы и монстры, которые разрушали мою жизнь

Избегая эпигонства, автор коротко посылает читателя к мастерам «южной готики», в сторону Фолкнера и Юдоры Уэлти – дескать, «всё написано до нас».

О музыкальных особенностях своих кумиров он повествует не менее скупо. Имена Хэнка Вильямса и Рузвельта Сайкса можно заменить любыми другими, и, уверяю вас, мало кто заметит подмену без подсказки возмущённых «экспертов».

Мы тоже кое-что подменили для удобства читателя, убрав крупный шрифт и упорядочив пунктуацией авторские «поливы», где он лупит пятернёй по открытым струнам, передавая таким путём пограничное состояние, когда «с безумием граничит разумение».

Несколько удручает обилие имён и прозвищ реликтовых исполнителей блюза и кантри. Не удалив ни одно из них, мы не стали выдавать биографическую справку на каждого, поскольку тот, кому это любопытно, может послушать любого из этих великих артистов в сети.

Стенографируя разговоры своих персонажей, Фэи не разнообразит их речь метафорами. Похоже, что умышленно. Он эллиптичен, как Дэшил Хеммит с его культовым диалогом Сэма Спейда и Уилмера Кука:

– Где он?

– Кто?

– Пидорас.

Только в его репликах полностью отсутствует нервозный, пульсирующий саспенс нуара. Положения и лица, при всей их монструозности, напоминают апатичные видения морфиниста, в духе гигантской мухи, которую под воздействием этого препарата увидела Анна Ахматова.

Но пишет об этом не наркоман или шизофреник, а скорее перфекционист на досуге (третий удачный заголовок за один сеанс). «Гарику не надо колоться, он – наркоман духа» (заголовок номер четыре) – говорил один мой талантливый, но тяжело зависимый товарищ сорок лет назад.

Фэи именно такой «наркоман», или «работоспособный алкоголик». Недостаток жаргона и брани он компенсирует фамилиями учёных и философов, именами известных и экзотических богов, религиозно-философской терминологией без её пояснения.

Превращения и вторжение потусторонних сил также обходится без красочных подробностей, обязательных для готического жанра.

Тема поезда («Не бывать тебе в Новом Орлеане») пробуждает в русском читателе ассоциацию с поэмой Венедикта Ерофеева и с не менее психо-миражным фильмом Шукшина «Печки-лавочки».

Многократное, тоже, думаю, умышленное повторение избитых выражений – прозу Анатолия Гладилина.

Сюрреализм без спецэффектов – картины Эда Вуда-младшего.

Переводной Сэлинджер соседствует с драматургией Введенского, но обе реминисценции искажены особым воздухом, особой акустикой Мэриленда конца сороковых.

Время от времени текст напоминает в схематичные наброски киносценария. Издатели подчёркивали, что не изменили ни одной буквы при перепечатке рукописных бумаг, которые Фэи, свернув рулоном, таскал в боковом кармане пиджака.

У читателя то и дело возникают вопросы и претензии не только к автору, но и к себе. Не получив ответа, они постепенно отпадают, затем возвращаются, продолжая «немножко беспокоить».

И вдруг (Фэи использует это слово десятки раз) атональное треньканье перерастает в красивейшие каскады органного звучания.

Джон Фэи изначально представлялся мне агрессивным пессимистом, принимающим прогресс и современность как удар бампером или рельсом, который необходимо отразить к ужасу очевидцев. Каждый человек с похожим мироощущением делает это по-своему.

Кто-то пишет прошения о помиловании, кто-то анонимки, кто-то корпит над исправленной версией «Майн кампф». Каждый рассказ Джона Фэи, как подметили американцы, содержит в себе мемуар, анекдот и манифест, подчас весьма радикальный.

В эпоху дефицита мне катастрофически не хватало сведений об этом человеке, не в плане «фактов биографии», а того, как работает его мозг, дьявольски хотелось узнать, как говорится, what makes him tick.

Теперь они доступны. Маячат перед вами, мозолят глаза людям, которые вряд ли станут такое читать, тем более расхваливать.

Это не перевод с большой буквы, а «кавер-версия» энтузиаста, дублирующего анекдот про Карузо и Рабиновича. Подойти к этой задаче по-иному, означало бы осквернить и сфальсифицировать нечто большее, чем несколько идиом и грамматических оборотов – подробнейший отчёт о банальности полиморфного ужаса, никак не связанного с достижениями науки и техники, диктующими свою железную волю коммерческим фантастам.

Воображение никак не задействовано в этом потоке не фильтрованных гностических «воспоминаний», время от времени приводимых в строгий порядок логикой опытного импровизатора.

Это не трафаретные «миры» раскрученных сочинителей. Это реальность реалиста Джона Фэи.

Как только обмен репликами начинает раздражать, тут же, подобно неоновой вывеске кинотеатра, вспыхивают слова Введенского: «Уважай бедность языка. Уважай нищие мысли».

Джон Фэи пишет «и о погоде». Каков бы ни был сезон, в нём всегда ощущается холод. Холод проникновения потусторонних форм жизни в царство искусственного климата, в салончик обогревателей и кондиционеров.