До Дели Далеко (СИ)

К моему удивлению служащие конторы развивают бурную и, как видно, привычную для них деятельность. Одни сноровисто разбирают завал в углу поляны. Из-под завала появляется однозначно древняя и без сомнения фаллическая статуя бога Шивы. Другие, тем временем, разводят костер возле баобаба. Сергей раздевается догола, из одежды на нем остается только бейсболка с поблескивающей надписью "CHICAGO BULLS" и служащие конторы (женщины) натирают его длинное лишенное талии тело различными маслами из керамических бутылочек. Потом все садятся кружком подле костра. Сергей стоит посреди круга и служащие конторы (и мужчины и женщины), приближаясь к нему по очереди, с благоговением целуют его член. Сергей садится на траву, рядом садится Арабелла, тоже обнаженная. Служащие конторы омывают ее прекрасное тело вином, в то время когда Сергей придается ритуальным песнопениям. Арабелла снисходительно принимает от служащих конторы нежные ласки, потом Сергей наконец-то приступает к половому акту. Стоит сказать, у него впечатляющая техника. Прочие участники ритуала, разбившись на пары с энтузиазмом трахаются. Про меня на время забывают. Когда Сергей кончает, не то в пятый, не то в шестой раз, я немного сбился, другие служащие конторы (как мужчины, так и женщины) приступают к бесчисленным половым актам с Арабеллой. Она отдается им с радостью. Я подергиваюсь на стволе баобаба, но шнурок крепкий и не рвется. Последние густые лучи падают сквозь листву на поляну. Лицо Арабеллы в золотом пятне света. Закушенная губка, белки закатившихся глаз. Ее тонкое и белое тело выгибает судорога оргазма. Вот она стонет, потягиваясь. Сладкая, сытая улыбка. Я едва не теряю сознание от отчаяния, тоски и бессильной злобы. Она никогда не будет моей. И тут я вижу, как Сергей, в очередной раз, кончив, поднимается с рыхлой бухгалтерши. Он стоит в траве, широко расставив бледные ноги, и поправляет бейсболку. Я вижу, что он жует жвачку, и еще я вижу гримасу скуки и пресыщения на его лице. Последний луч солнца падает на бейсболку. Надпись "CHICAGO BULLS" вспыхивает, буквы сливаются в сплошной блеск. На меня нисходит затмение. Я вижу лицо Чхат-Лала и его, шитую золотом, шапочку. Оно, это лицо совмещается с обнаженным и блестящим от пота и масел длинным телом Сергея. Из-за спины Чхот-Лала, из окошек школьного сортира льется тусклое сияние... У меня в голове что-то с хрустом поворачивается, и мир разом становится кристально ясным и отчетливым. Я словно раньше видел сквозь мутное стекло, а теперь прозрел. Я чувствую, как какое-то крупное насекомое ползет вверх по моей руке, протискивается под манжету рубашки и тычется мне в ладонь. Это тот самый ножичек с изогнутым, словно полумесяц лезвием. Я обнимаю пальцами маленькую и теплую рукоять, похожую на спинку жука. Вывернув кисть, я перерезаю шнурок на одном запястье, потом на другом. Путаясь в спущенных штанах, я подхожу к Сергею. Словно жнец на ниве, я делаю одно сноровистое движение своим серпиком. Рассекая Сергею горло от уха до уха, я ничего не чувствую. Наверное, он уже был мертвым. Еще один мертвец, прятался среди живых. Сквозь фонтанчик крови бьет в глаза закатное солнце. Вспышка. Багровая тьма. Вспышка. Я медленно вытягиваю ножичек из белой груди Арабеллы. Струйки темной крови на атласе кожи. Вокруг меня мечутся тени. Вспышка. Багровая тьма. Вспышка. Женщина бежит к каменному изваянию фаллоса. У нее подворачивается нога, она падает. Я хватаю за щиколотку эту худую, похожую на ветряк женщину, имени которой я не помню. Подтаскивая поближе. Я глубоко погружаю ножичек, в ее морщинистый поджарый живот и делая продольный разрез. Кто-то колотит меня палкой по спине. Палка ломается. Не поднимаясь с корточек, я оборачиваюсь и обрезаю сухожилия на брючной ноге. Почтенный пожилой джентльмен с истошным воплем валится в осоку. Да, это же он, тот самый дедок-счетовод, что привез нас на пикник на своем стареньком "Опеле"! Подползаю поближе и погружаю свой верный ножичек в тусклый, затянутой катарактой и бешено вращающийся глаз... Вспышка. Багровая тьма. Вспышка. Я обхожу поляну. Кругом ночь, в ночи горит костер. В траве лежат люди. Они мертвы. Я не мог убить всех. Наверное, кто-то спасся, сбежал. Я не знаю. Едва не разодрав лицо о ветку дикого олеандра, я ухожу с поляны... Я куда-то бреду, то плюхаясь, то, выплывая из забытья. Как будто-то светает. Синие сумерки, зеленая трава. Под ногами чавкает болотная жижа. Среди кочек змеится ручеёк. Встаю на колени, гляжусь в подвижное зеркало ручья. Мой полотняный пиджак, рубашка, брюки - всё, всё в крови! Мое лицо забрызгано кровью. На руках тоже кровь. В предрассветных сумерках она кажется черной. Какая гадость. Умываюсь. Кровь плохо стирается. Плачу, вою, рву траву с окрестных кочек. Утерев сопли, поднимаюсь с колен и бреду в сторону города...

* * *

- Что, с вами, Ким?