До мазохизма... (СИ)

Он поднялся на ноги и, пошатываясь, медленно поплёлся к машине. Потом обернулся и сказал заплетающимся языком, но довольно внятно: «мне кажется, я слышу её, она кричит: помогите!». От этой фразы меня в холодный пот бросило, словно ледяной водой окатили, а тревога зазвучала с удвоенной силой…

18.1

Маша

— Помогите!!! — закричала во весь голос, что есть силы. А глядя, как Мансур приближается, медленно сползла по стене вниз. Подогнула колени к груди. Обняла себя руками в защитном жесте и сжалась в комочек, пряча лицо.

Он присел рядом со мной на корточки. Ощутив его горячее частое дыхание, липнущее на кожу невидимыми слоями, передёрнуло от отвращения.

— Дегалаам… — опять повторил непонятное слово на чеченском языке, которым, видимо, меня называет. Ещё неизвестно, что оно означает? Вдруг что-то пошлое, оскорбительное?

И Мансур продолжил изводить… Прикоснулся к моим волосам, распустив собранный на затылке пучок — тяжёлыми локонами, влажными после бани, они рассыпались по спине.

— Твои волосы… такие мягкие и шелковистые… — он зарылся в них пальцами.

— Не трогайте… — слёзы потекли от творящейся несправедливости. Животный ужас сковал, я затряслась всем телом, а в памяти бесконтрольно безостановочно вспыхивают кадры изнасилований, вызывая панику. Если это случится, не переживу…

«Неужели, никто не поможет? Не услышит? Не спасёт?» — и Руслана нет рядом…

— Ты пахнешь мёдом и ванилью, — Мансур склонился надо мной, намотал прядь волос на руку и стал жадно обнюхивать, издавая при этом звериные дикие звуки наслаждения, от которых противно до тошноты, настолько, что выворачивает душу наизнанку и хочется выть… Такой униженной и грязной я не чувствовала себя никогда. Почему некоторые мужчины считают, будто им позволено всё?

— Как вы так можете? — прикрыв веки, беззвучно плачу. Меня колотит крупной дрожью, и совладать с этим состоянием, грозящим перерасти в истерику или даже нервный срыв, не могу.

«Хоть бы о жене и детях подумал, если на родного брата наплевать… остановился бы, пока не поздно…».

— А ты не сопротивляйся, — обхватив мой затылок, он потянул на себя за волосы, заставляя посмотреть на него.

— Отпустите… пожалуйста… — от слёз всё расплывается, пелена стоит перед глазами, а висящая одинокая лампа на потолке дополнительно ослепляет.

— Нет, хазйоI*… - протяжно произнёс Мансур, обрисовывая контуры моего лица (прим. красавица). — Разденься, покажи себя. Хочу увидеть и потрогать твоё тело. И, может быть, отпущу тебя потом.

Отрицательно помотала головой.

— Тогда я сам справлюсь, — он резко выпрямился во весь высокий рост, меня тоже дёрнул вверх за собой.

Попытался снять мою сорочку, но я увернулась, вцепившись в тонкую ткань, и получилось так, что он разорвал её точно по центру спины. Перехватила рваные края на груди, не позволяя обнажить себя полностью. Мансур зажал меня в углу своим мощным телом: целует шею, плечи, гладит бёдра, задирая подол сорочки, под которой ничего нет…

Сейчас он возбуждён и неуправляем…

«Руслан, спаси…» — понимаю, насколько глупо молить о помощи на расстоянии, только я в отчаянии. Больше отпор дать не смогу, сил бороться не осталось…

— Помогите!!! — вновь закричала, уже ни на что не надеясь.

В этот момент дверь бани с грохотом открылась, а внутрь влетели родители.

«Меня услышали! Хотя казалось: прошли долгие, мучительные, изнуряющие часы, а не считанные минуты пролетели» — испытав облегчение, слёзы хлынули с новой силой.

— Сын… — прошипел сквозь зубы отец. — Убери от неё руки, пока лично не отрубил их тебе…

И вроде не повысил голос, но сказал настолько угрожающе, что мурашки пробежали по коже от этого яростного звучания. Я даже не сразу обратила внимание, на кого именно направлена гневная эмоция. Главное: Мансур убрал свои ручищи — это всё, что волнует сейчас.

— Она сама себя предложила, — возразил в ответ он.

«Что за бред?».

— Нет! — я рухнула на пол, ударившись коленками, и зарыдала — обида вперемешку с болью вырвались на волю. Вдобавок, усталость навалилась и ядовитая тоска по любимому мужчине.

— Если ты видел женщину без платка — это ещё ничего не значит. Это не приглашение и не призыв! И то, что Маша — не мусульманка, тем более, не даёт тебе право вести себя так!

— Не жена она Руслану…

— А это никого не касается. Он твой старший брат — вот о чём помни. С тобой ещё поговорю. Позже, — неожиданно заступился отец, используя всю ту же грозную интонацию.

Потом подошёл ко мне, протянув раскрытую ладонь:

— Пойдём в дом, дочка, — сказал уже спокойно.

Я поднялась, приняв предложенную помощь и не забывая придерживать порванную сорочку. Амина, которая всё это время, молча, стояла и наблюдала в стороне, поспешила накинуть на мои плечи халат, а на голову — платок.

Родители довели до кровати. С трудом дошла: ноги не слушались — были слабыми, не гнулись и тряслись.

Упав лицом в подушку, старалась прийти в себя. И сначала вроде бы успокоилась… Но как только подумала, что чуть не стала жертвой насилия, да ещё здесь, где казалось бы была обещана защита и безопасность, меня накрыла очередная волна истерики.