До мурашек (СИ)

Несмотря на то, что мы стали учиться в одном городе, правила в наших училищах были такие, что виделись мы все равно редко и урывками. Левке еще и военная дисциплина не сразу далась, и в первый год его увольнительные я реально могла пересчитать по пальцам - вечно он наказанный сидел на ставшей родной гауптвахте или, вместо прогулки, отправлялся на внеочередное дежурство. Но потом приноровился.

Договаривался уже и со старшеками своего училища, и с нашим дворником, и почти каждый день по вечерам прибегал на час- полтора под окна наших классов. Ждал, когда у меня кончится урок, присылая короткую смску, всегда одну и ту же, будто ритуал. "Выходи, жду".

У нас была любимая лавочка за разросшимися кустами шиповника в самом конце аллеи около училища. Там тихонько болтали и целовались. На большее я так и не шла - мне было немного страшно как любой девочке, да еще давило воспитание и мамино острое неприятие Лёвки.

Да и негде нам особо было. Не на улице же? И так всё урывками.

На выходных я оставалась в Краснодаре редко, меня почти всегда на Домбай забирал отец. И, если Лёвку тоже отпускали, и он ехал с нами, чтобы побыть у деда, то там и вовсе вся семья следила за нами как коршуны.

Так что единственным вариантом побыть наедине и позволить себе чуть больше, были редкие тусовки с друзьями на квартирах или снятых турбазах. Но и там ведь всегда толпа, всё слышно, а я не могла так, я стеснялась.

Постепенно Лёвкино нетерпение становилось всё очевидней, его глаза всё чаще горели раздраженным жадным огнём после каждого поцелуя, дыхание сбивалось от любого прикосновения. "Я, блять, не могу больше так," - цедил он сквозь зубы теперь иногда, прекрасно зная, что меня коробило, когда он при мне матерится, и делая это специально.

И меня в такие моменты раздирало два острых чувства: страха, что он прямо сейчас пойдёт и найдёт более сговорчивую, и чувство протеста - я не позволю себя принуждать.

Постоянно понукаемая матерью, преподавателями, режимом в училище, от Лёвки я воспринимала болезненно любой намёк на давление. Мне так хотелось, чтобы в этом мире хотя бы он никогда ни к чему меня не вынуждал.

И он старался, ждал, когда я сама решусь. Последний год перед восемнадцатилетнем меня уже начали терзать мысли, что разовые девочки у него всё-таки уже были, в обход меня. Нет, я никогда ни на чем его ловила, просто очень боялась этого и не могла выкинуть из головы. Спрашивать - не спрашивала, да он бы и не сказал. И эти мысли, да еще постоянно сдерживаемая сексуальная энергия, стали придавать нашему общению нервозность и какой-то надрыв, провоцируя вспышки ревности и ссоры, раньше вообще нам не свойственные. Мы уже звенели вдвоем как натянутая струна, ощущая, что совсем скоро она лопнет, ошпарив хлестким ударом до костей. Еще чуть-чуть и рванет.

На свой восемнадцатый день рождения я свалилась с гнойной ангиной, загремев в больницу, так что отметить не получилось. Лёвка не попадал в часы посещения, и потому, умудрившись умаслить медсестер, приходил ко мне вечерами, когда получалось. Мы сидели в пустынном больничном коридоре на дальней кушетке, смея только держаться за руки и украдкой целуясь на прощание.

- Уже взрослая, да? – бормотал Лёва, улыбаясь. И глаза его болезненно горели, шаря по моему лицу.

- Перестань... - гладила его волосы, успокаивая, а у самой внизу живота всё тяжелело от этого взгляда и намеков.

Уже взрослая, да. Выпишусь и твоя...

Меня отпустили в пятницу, но родителям я соврала, что продержат до понедельника, и из больницы меня встречать не надо - я прекрасно доберусь до училища сама. Дело в том, что Лёвкина компания на эти выходные снимала коттедж на турбазе, чтобы отметить день рождения одного из парней. И Лёва уговорил меня ехать, а мать бы не пустила, мотивируя тем, что я только что лежала под капельницей пластом.

Всю дорогу до турбазы в Лёвкиной машине сидела как на иголках. Внутри дребезжало от нервного перевозбуждения, пальцы, не переставая, теребили что-то. То край кофты, то прядь волос. Мы ведь с ночевкой едем, на два дня. Лёва сказал, что у нас будет отдельная комната...Ох...

Ловила на себе Лёвин скользящий взгляд, когда он на секунду отвлекался от дороги, чтобы покоситься на меня. На заднем сидении горланили песни его друзья - придурки- курсанты. Ржали до слёз. Лёва тоже смеялся периодически с ними, прислушиваясь к разговору, а я, сидя на переднем пассажирском, как сквозь вату в ушах всё воспринимала и не разбирала слов. Думала только о том, что этой ночью я точно стану женщиной. Совсем его.

Я уже ждала этого и сама хотела, но всё равно сам факт, что вот точно прямо сейчас, был настолько будоражащий, что сердце тонко нитевидно трепыхалось, рождая испарину на коже, а язык прилипал к пересохшему нёбу. И мутило до слабости, будто не ела три дня.

Правда, оказалось, что я ошиблась. Никакой ночи Лёва ждать не собирался. У него уже все тормоза снесло.

20. Гулико