До новых снов с тобой...(СИ)

Сальваторе взглянул на Майклсона смело и уверенно. Клаус усмехнулся и, видимо, порадовался работе своих людей. Вид Деймона был ужасным. Мужчины выдохнули, но не сказали друг другу не слова, стараясь держать свои эмоции и личные притязания глубоко внутри себя. Девушка вцепилась руками в рубашку Деймона, заставляя обратить его свое внимание на нее.

- Что с ней, Деймон?

- Ты знаешь, чем она занимается. У нее огнестрельное ранение.

Перед глазами помутнело. Ноги перестали держать. Она бы точно упала, если бы Деймон не подхватил ее. Он усадил девушку на кушетку и, схватив какую-то медсестру попросил, – вернее, сначала накричал на нее, – а потом потребовал принести нашатырь и успокаивающие.

Едкий запах нашатырного спирта пробудил. Пить не хочется. Начинает тошнить, а головная боль становится нестерпимой. Елена вспоминает последний диалог с матерью… Ну как же это низко: простить своего насильника, простить своего отца и предателя, но не простить мать, которая добывала деньги всеми способами, лишь бы спасти свою дочь. Девушка перебила складки своего коротенького платья, иногда сжимала пальцы так, что ногти впивались в кожу. Слезы скатывались по щекам, а сердце отчаянно молилось, чтобы все было хорошо. Шатенка не видела ни Клауса, ни Деймона, никого из мимо проходящих людей. Она просто смотрела на дверь операционной, поднимала взор к потолку, что-то шептала на своем наречии, которое не смог разобрать ни Майклсон, ни Сальваторе, потом снова перебила складки платья и снова смотрела на дверь. Успокаивающее не действовало. Воздуха становилось все меньше. Ник что-то спрашивает, но Елена не слышала, она просто смотрела на дверь. Потом шатенка резко поднимается и подходит, но ее тут же отводят. Гилберт бросила на медбрата полный злобы взгляд и отошла. Причем в этом взгляде было столько агрессии, что медбрат почувствовал себя ребенком, которого прилюдно отчитали за проступок.

Елена прижимается к стене. Холод остужает пыл. Глаза болят от слез. Сложный день, сложное время. Девушка прижимается к стене и закрывает глаза, но в мыслях рисует образ матери и ее взгляд в последнюю их встречу. Девушка бледнеет, ее кто-то отводит и сажает на кушетку. Шатенка слушается. Она вспоминает свою карьеру, вспоминает, как маленькая сказала матери: «Я хочу быть актрисой». Лучшие репетиторы, лучшие курсы. И вот Елена стремительными шагами идет вверх по карьерной лестнице.

Мать!

Девушка зарывается руками в волосы и закрывает глаза. Надо просто подумать, собраться с мыслями и выдохнуть. Так Елена и сделала. Она устремила взор на дверь. Глаза покраснели от слез. Руки покрыты холодом от томительного ожидания будущего. Елена поднялась, когда вышел врач. Девушка подошла к нему. В ее взгляде было столько мольбы и надежды. Врач почувствовал, как защемило сердце. Нет, он уже привык оповещать людей о плохих новостях, но взгляд этой девушки пробил панцирь, заставил содрогнуться струны души. Девушка сжимала платок и внимательно смотрела на врача, как подсудимый смотрит на судью, ожидая приговора и моля о помиловании.

- Были задеты жизненно важные органы. Мы не смогли.

- Она жива! – отчаянно произнесла Елена. – Она жива! Моя мама жива!

- Изабель Флемминг мертва, миссис Майклсон. Ее сердце не выдержало.

Шатенка рухнула на пол камнем. Возле нее засуетились врачи, любимые и любящие мужчины. А сама Елена больше не чувствовала ничего. Она и не желала более быть живой.

Елена была в темноте. Здесь тихо и спокойно. Слезы не душат, а боль не такая сильная. Туман стал рассеиваться и девушки начало сниться, что она идет по длинным коридорам. Шатенка шла и шла, а света в конце тоннеля так и не было. Пустота. Одиночество. Туман. Здесь было холодно, здесь было невыносимо холодно, но отсутствие людей, холод и темнота не пугали Елену. Она босиком ступала по холодному кафелю и не думала ни о чем.