До победного дня

— Ой… — прошептала опять неизвестно чего испугавшаяся Маша, но потом тряхнула головой и улыбнулась. — Готовы мы к экзаменам.

— Ты не боишься, — констатировал Гришка. — Позволь спросить, почему?

— Что нам эти экзамены после ночного артобстрела? — ответила девочка вопросом на вопрос, на что мальчик кивнул.

Действительно, что им теперь эти экзамены, контрольные, когда самый главный свой экзамен они уже сдали — оставшись людьми в страшное, жуткое время. Поэтому уже было не страшно, вот совсем. Только в кармане по-прежнему лежала дневная норма. Без нее и девочка, и мальчик чувствовали себя в опасности. Еды было уже вдоволь, но память все не отпускала…

Экзамены надо было сдавать в школе. В этом Ленинграде она была одна, как раз та самая, где в свое время училась и старшая сестра. Вполне обычное для советской эпохи здание, большие чистые окна, уже не заклеенные крест-накрест полосками газеты, и это ощущение… Маша этого ощущения уже и не помнила, зато Гришка, ухвативший немного того еще времени, почувствовал себя здесь в безопасности.

Экзаменаторы были, разумеется, предупреждены, но просто увидев вошедших в класс двоих подростков, поднялись на ноги, выражая свое уважение. Этот порыв экзаменаторов смутил Машу, прижавшуюся к своему Грише. Подростки были абсолютно спокойны. Они совсем не волновались, когда брали билеты, когда отвечали, когда смотрели в глаза экзаменаторам. Они были в своем городе, среди своих людей и бояться им здесь было некого. Символом сияла на их груди медаль за Ленинград, все экзаменаторам объяснив. Эта медаль не была чем-то необычным в городе, но она говорила родившимся здесь об очень многом.

— А что трудней всего было? — вдруг спросил один из экзаменаторов.

— Встать утром, — улыбнулась отлично понявшая вопрос Маша. — Холодно же было, а надо было вставать, чтобы идти на завод.

— А когда вернулись? — поинтересовался все тот же экзаменатор.

— Немецкий язык, — вздохнул Гришка. — Они маму убили! И Надьку! И… нас…

— А у меня — светомаскировка, — призналась девочка. — Постоянно казалось, что сейчас на свет налетят…

— Все закончилось, — произнес выглядевший стариком председатель. — Мы ждем вас в шестой класс. Добро пожаловать.

А во сне к ним всем пришла мама. Мама Зина, подарившая им семьи, не оставлявшая своих детей даже после смерти, гладила их, рассказывая, что все будет хорошо, ведь они в сказке. Самойловы не знали о том, что в эту ночь случилось еще большее волшебство, отчего Сергей Кох поутру жену узнавал и не узнавал. В глазах Греты поселилась мудрость, он будто увидела что-то недосягаемое никому.

— Надюша, помоги младшим, — попросила фрау Кох с утра с такими знакомыми интонациями, что Надя не поверила своим ушам.

— Мама?! — пораженно воскликнула она.

— Ну и мама тоже, — кивнула Грета. — Мы долго говорили с Зиной и решили слиться, раз уж обе так сильно вас всех любим.

— Мама… — прошептала Маша.

Была ли Грете подарена только память мамы Зины или же души действительно слились, но Самойловы, ощущая знакомое тепло такой родной, почти святой женщины, расслабились. И так доверявшие старшим Кохам почти абсолютно, Маша и Гриша полностью приняли родителей.

После подобных новостей идти в новую школу было совсем не страшно, ведь все ничего случиться не могло. Разве могла двойка сравниться с фугасной бомбой, а даже выговор учителя с шепотом малыша, просящего Дедушку Мороза вернуть маму? Совсем иначе и Гриша, и Маша воспринимали школу. Совсем другие приоритеты для них выстроило «смертное время». Правда, и одинокими в этом они не были.

В классе, куда Самойловы должны были поступить, было вдоволь и ленинградцев, и малолетних узников концлагерей, да и воинов, погибших и возвращенных по различным, отнюдь не самым важным причинам. Суть-то в том, что они были, а не в том, отчего.

Первого сентября Гриша и маша входили в свой новый класс. Страха не было, было ощущение дома, где ничего случиться не может, поэтому молодые люди улыбались. Обязательной школьная форма здесь не была, но кто хотел, носил. Поэтому можно было встретить и школьную форму, и военную, ибо воспитанники с привычной одеждой расставаться не спешили, несмотря на мир.

— Привет, — обрадовались им будущие соученики.

— Привет! — улыбалась девочка. — Меня Маша зовут, а это Гриша, будем дружить?

— Конечно, будем! — крепко сложенный мальчишка подошел к ним поближе, протягивая руку. — Я Ваня, Муромцев, значит. А вы Самойловы? Я слышал о вас.

— Да все слышали, — хихикнула девочка, сидевшая за первой партой. — Садитесь быстрее, пока Яков Петрович не пришел, а то он страсть какой строгий.

Со звонком в класс вошел мужчина, чем-то похожий на мастера цеха, в котором работала Маша, сразу же настроившаяся на работу, что Яков Петрович заметил, мимолетно улыбнувшись.

Он принялся рассказывать тему урока, а Гриша и Маша прилежно учились, ни на что не отвлекаясь. Учиться было интересно, рассказывать учитель умел. Папа учил первоклашек, ему было интереснее возиться с малышами, как он говорил. Этому факту ребята были, скорее, рады. Намного комфортнее, когда учитель не родственник.