До последнего мига

Выстрелы раздались — через полминуты вновь прозвучала очередь — короткая, злая: незнакомец, словно бы опомнившись, стал бить экономно, считая каждый выстрел. Одновременно незнакомец нервничал — всё больше и больше нервничал — он потерял Батманова — тот словно бы растворился в жидком сером дне, в чьём свете все предметы потеряли очертания, в морозе, который щипал ноздри, норовил по-кошачьи вцепиться в пеки и заставлял слезиться глаза, в этих бесконечных, шевелящихся в стуже сугробах, а главное, его сбивало с толку то, что Батманов не вёл ответной стрельбы.

Незнакомец видел, что у Батманова есть автомат, раз есть такой серьёзный ствол — значит, он обязательно должен стрелять, но Батманов не стрелял.

В чём дело?

И Рекса незнакомец упустил — лишь хвост взвился над сугробом, и псина исчезла. Где она? Колдовство какое-то, есть от чего растеряться человеку.

Он снова дал очередь — короткую, нервную. Боялся за себя. Страх этого человека Батманов ощущал очень отчётливо — тот стал не только ощутимым, но и зримым, вот ведь как.

На несколько мгновений незнакомец затих — слушал пространство: не хряпнет ли где ледышкой противник, не заскрипит ли снег, не вздохнёт ли дядя тяжело, предсмертно?

А может, он убил этого настырного погранца? Внезапная радость спёрла незнакомцу глотку — а ведь точно: он его убил… А поскольку он стрелял очередями, то одна из пуль попала и в собаку. Точно, он убил этого козла! Теперь надо понадёжнее спрятать трупы и вертолётом вывезти отсюда его ржавый, с расхлябанным мотором «буран». Что касается трупа человека, то его очень скоро оприходуют росомахи — сделают это настолько справно, что и костей не останется.

Незнакомец чуть было не поднялся в рост на ноги, но сработал инстинкт и остановил его. И тем не менее незнакомец стал вести себя менее осторожно — уверовал в удачную очередь, уничтожившую и человека, и собаку.

Батманов ждал. Ожидание — великая штука, которая может принести победу во всякой затяжной борьбе. Недаром на Востоке бытует пословица: «Надо уметь ждать — и труп твоего врага пронесут мимо окон твоего дома».

Для острастки незнакомец дал ещё одну очередь, широко прошил ею пространство, вольно пройдясь слева направо, а потом обратно, будто швейной машинкой, пулями срубил сук на изувеченной, скрученной морозами в несколько лихих восьмёрок сосне, — несчастная сосна даже ахнула от неожиданности и боли, будто живая, незнакомец гикнул лихо и поднялся на колени, с победным видом оглядел пространство.

Всякий человеческий взгляд обязательно привлекает к себе внимание — незнакомец равнодушно скользнул глазами по тому месту, где вкопался в снег Батманов, не увидел его, пробежал взглядом мимо, вернулся и в то же мгновение словно бы наткнулся на стальное остриё — засёк взгляд человека, живого человека, не убитого, — сжался подшибленно и выкинул перед собой ствол автомата.

Нажал на спусковой крючок. Вместо выстрела раздалось пустое железное щёлканье. Незнакомец передёрнул затвор, задрал ствол «калашникова», поскольку Батманов уже поднялся над местом, где хоронился, взлетел вверх и валился теперь из морозного пространства на противника, снова нажал на спусковой крючок. Батманов рисковал — если бы у незнакомца в рожке оставался хотя бы один патрон, он бы продырявил Батманова, вышиб бы из него душу, — но вместо выстрелов опять раздался железный щелчок.

Незнакомец вскрикнул, схватился за автомат второй рукой, собираясь им, как дубиной, отбить выпад Батманова, но Батманов оказался ловчее — саданул прикладом своего автомата по руке незнакомца, а потом кулаком проехался по его подбородку. Незнакомец охнул и повалился на спину. Батманов упал на него сверху, быстро скрутил, стискивая руки, поскольку у пограничников по этой части школа имелась хорошая — скручивать ворогов научились по полной программе. Незнакомец дёрнулся под Батмановым, засипел, попробовал вытянуть из-за голенища нож, Батманов, разозлившись, снова саданул его кулаком — и незнакомец стих.

— Так-то оно будет лучше, — без всякого выражения в голосе произнёс Батманов.

Через полтора часа, уже в темноте, Батманов появился на заставе, сидя за рулём «бурана». Сзади, в поводу, на верёвке, шёл ярко раскрашенный «японец», поперёк которого, как куль, лежал связанный незнакомец.

Свободные от службы бойцы выскочили во двор заставы, зацокали восхищённо языками — некоторые из них серьёзную японскую технику увидели впервые. На связанного разбойника они не обращали внимания.

— Дядя Батманов, почему не на «ямахе» приехал, а на «буране»?

— По кочану да по кочерыжке, — отмахнулся от объяснений Батманов, увидев, что во двор в одной лёгкой куртке выскочил капитан, сделал к нему навстречу несколько шагов и вскинул руку к шапке.

— Не надо доклада, дядя Батманов, — сказал капитан, — и так всё видно.

Незнакомец оказался человеком говорливым, брать на себя ответственность за хищение золота не стал и всё рассказал. Назвал фамилии сообщников — заказчиков и исполнителей, начертил схему похищений дорогого груза, людей и техники, — в общем, от суда не ушёл никто.