До последнего солдата

— Значит, капитан? Фамилия твоя Громов… Запиши, — скомандовал он кому-то. — Запиши, штабная твоя душа, еще раз. «Капитан Громов». И представить, понял? Вплоть до Героя. Ты все слышал, капитан?! Уже представляю к награде. Только продержись. Хотя бы сутки.

— Есть, продержаться сутки!

— Но… слышишь, капитан, — вдруг перешел он почти на шепот. — Ты уж… до последней возможности. Через невозможно… До последнего, так сказать, солдата. Зубами за тот берег цепляясь. Извини, что говорю так, но именно: до последнего. Объяви это моим приказом.

Беркуту вдруг вспомнился обгоревший немецкий офицер-танкист, докладывавший ему ночью посреди заснеженной, усеянной трупами равнины. «Мы сражались до последнего солдата…». Не хотел бы он дожить до этой его страшной фразы и до его состояния.

— Отходить нам все равно некуда.

— Так ведь река… Можно плот…

— Плот есть. Но будет уничтожен. Если появится возможность, пусть летчики сбросят нам боеприпасы и продукты. На тот случай, когда через сутки ваши войска не выйдут к берегу.

— Это будет, капитан. Это подбросим. И считай, что ты уже в списках офицеров штаба дивизии. С партизанским штабом твоим я разберусь. Поэтому держись, умоляю и приказываю: держись!

* * *

Положив трубку, Беркут присел на краешек стола и какое-то время смотрел на потрескавшуюся стену перед собой.

«Держаться до последнего солдата!» — такой приказ он слышал впервые. Впрочем, суть его стара и вечна, как войны и армии.

Андрей снова вспомнил обгоревшего немецкого офицера, который в бреду принял его, очевидно, за командира своего полка. «Мы держались до последней возможности. Как приказано…».

Кажется, только теперь он по-настоящему понял, что таилось за словами этого офицера, чего они стоили ему. И проникся уважением. Да, уважением к врагу, в мужеству врага.

И генерала Мезенцева он тоже понимал: при создавшейся ситуации приказ его должен был звучать только так. Другое дело, что его по-иному можно было сформулировать. Впрочем, «до последнего патрона» тут не скажешь.

До последнего солдата, последней капли крови…

— Что, пригвоздили нас, капитан? — вывел его из оцепенения лейтенант Глодов. — «Стоять насмерть — а Родина вас не забудет!». «Умереть, но ни шагу назад!»

— «Насмерть» и «умереть» как раз не приказывали. Понадобимся живыми, — спокойно ответил Беркут. — Мертвые плацдарм не удержат.

— То есть на тот берег нам уже не позволено? Так нужно понимать?

— Ни в коем случае. Командованию мы нужны здесь, а не на том берегу.

— Значит, эти камни снова стали плацдармом? — нервно прошелся Глодов из угла в угол. — Ну, ты как хочешь, капитан, а меня здесь не было. Я этого приказа не получал. У твоей машины я и мои люди оказались случайно. Мы сбиваем плот и уходим. А нет — так вплавь. Тут реки — на два ручейка…

— Божественная мысль, лейтенант. «Мы не слышали, нас здесь не было мы уходим». Не прощаясь!

Лейтенанту еще не знакома была эта властная, холодно-презрительная улыбка Беркута, которая многих охлаждала и там, в обреченном доте на берегу Днестра, и потом, в партизанском отряде, и в плену. Поэтому, когда капитан поднялся и подошел к нему вплотную, лейтенант сначала не понял и решил, что Андрей согласен. Он даже сказал: «Ну и ладненько, капитан», но тут же осекся.

— Только запомните, лейтенант Глодов, что после приказа отданного мне генералом Мезенцевым, ни один человек из этого плацдарма не уйдет. Это вы, лейтенант, надеюсь, слышали? Или, может быть, повторить?

— Да плевать я хотел!… Мне нужно в часть. Явиться пред ясные очи командования, пополнить взвод людьми…

Беркут внимательно выслушал Глодова, глядя ему прямо в глаза, холодно кивнул и абсолютно спокойно приказал:

— Соберите бойцов. Прихватите боезапас. Выступаем на помощь роте. Телефонист, мастеровых, которые у плота, немедленно сюда. Если не подчинятся, расстреляю перед строем.

— Так и передать? — ужаснулся телефонист.

— Можете пару теплых слов добавить от себя лично. Разрешаю. В каменоломне бывать приходилось?

— А как же.

— Когда вернетесь, присмотрите хорошую выработку, перенесите туда аппарат и оборудуйте нечто похожее на КП. Линию замаскировать. Вы все еще здесь, лейтенант? — обратился уже к Глодову, который почему-то не торопился оставлять дом. — Вам не ясен был приказ?

— Да приказ-то ясен, однако…

— Так выполняйте же его, черт возьми! — как можно внушительнее произнес Беркут. — Рота истекает кровью.

— Но я не из дивизии этого вашего генерала Мезенцева.

— Так, может быть, вы уже уволили себя из рядов Красной армии, а, лейтенант? — расстегнул кобуру Беркут, поигрывая при этом желваками. — Не слышу ответа.

— Есть, выступить на помощь истекающей кровью роте, — отдал честь Глодов, хотя и сверкнул при этом недобрым взглядом, которому Божественный Капитан попросту не придал значения.

9

Они прошлись по крепостному двору, осмотрели две полуразрушенные и одну наспех отреставрированную башню, проникаясь при этом фортификационным мастерством предков и сравнивая эти стены и башни с крепостными цитаделями Германии.