До последней капли крови

Позже те, кто останется в живых, и военные историки, которые никогда здесь не были, станут оценивать ход битвы, правильность приказов, обоснованность принимаемых решений, точность их выполнения. Двенадцатого октября ранним утром можно было только оценить трудности поставленных задач. Разведка боем предполагала начало действий после пятиминутного огневого налета с целью удержаться на занятом рубеже до начала общего наступления. Ляхович сказал: «Разгромят мне немцы батальон», возможно, добавил, что думает об этом приказе, и решил, какую роту послать… Инструктор отделения политико-воспитательной работы Павлик, которого недавно, не без причины, назвали «чурбаном», решил участвовать в наступлении, а Радван, когда начался пятиминутный огневой налет, поднял роту. Это значило, что он первым во мгле выскочил из окопа и крикнул: «Вперед!» Сердце стучало в груди, желудок подступал к горлу, но это не был страх. Неожиданно появился приступ острого кашля, который вдруг прекратился, влажный воздух наполнил легкие. Несколько десятков метров шли в полный рост, как на параде, затем вспыхнули ракеты, их накрыл ураганный огонь немецких минометов. Но, по крайней мере, теперь известно, какая здесь у них оборона! Вошли в болото, шли вброд через Мерею, не чувствовали холода, даже не слышали немецких пулеметов. Те, которые отдали приказ на разведку боем, все представляли теоретически, а солдаты шли не по карте, а брели в грязи в направлении немецких окопов. Падали в болото. Павлик бежал рядом с Радваном и сейчас восхищался им: поручник шел как на плацу.

В первых окопах немцы не выдержали. В сером рассвете видели их силуэты в горшкообразных касках, поднимающиеся с земли и отступающие в направлении возвышенностей. Солдаты прыгали в окопы врага. Здесь бежавший за поручником Радваном Шпак первый раз увидел живого немца, который, видимо, не успел выскочить вместе со своими; сейчас он выстрелил из пистолета и не попал, пытался еще раз выстрелить, но Шпак вонзил штык в его тело; крестьянин из Новогрудка увидел вытаращенные глаза, раскрытый рот врага и понял, что убил. Убивали легко и так же легко погибали. Бадовский, солдат из второго взвода, был убит осколком в висок и лежал без движения на дне окопа.

— Останемся здесь, — решил Радван.

Заняли немецкие траншеи и уже через несколько минут увидели в тумане контратакующих автоматчиков врага. Открыли также огонь немецкие минометы. Заметили приближающуюся цепь вражеских солдат. Противник появился со стороны речки. Немцы хотели отсечь роту от польских позиций.

Радван увидел возле себя Мажиньского. Бывший инструктор центра подготовки пехоты держался напряженно, но сохранял спокойствие.

— Нас окружают, — сказал он.

Радван посмотрел на часы. Еще пятнадцать минут осталось до начала артиллерийской подготовки.

— Выдержим.

— Не всегда следует рассчитывать на пунктуальность на войне, — пробурчал Мажиньский.

Через минуту Радван увидел его возле пулемета.

— Как на учениях, — инструктировал Мажиньский. — Подпусти поближе, не спеши, теперь. Надолго ли хватит патронов? Как будто они на острове, внутри немецкой обороны, которая сейчас сомкнулась вокруг них. Наконец восемь двадцать… Но тишина продолжается, польская артиллерия молчит.

Начало артиллерийской подготовки, в связи с большим туманом, было передвинуто на час позже. Что думает о подразделениях первого батальона генерал Берлинг? Что думает Ляхович, напряженно всматриваясь в туман и прислушиваясь к трескотне пулеметов?

Радван наблюдал за медленно приближающейся цепью врага. Значит, так это все закончится? Почему не начинают? Посмотрел вокруг, глянул на лица своих солдат и кивнул Кжепицкому. Вырвал листок из блокнота.

— Попробуешь добежать до батальона, отдашь командиру…

Кжепицкий выскочил из окопа и, пригнувшись, побежал через простреливаемое поле. Туман рассеивался, уже светало. Подумал, что его прекрасно видно, услышал свист снаряда, упал на землю и взглядом поискал кустик, бугорочек, чтобы проскочить вперед. Поле казалось пустынным и голым; солдат еще немного подождал, затем сделал очередной рывок, но уже понял, что ранен, хотя боли пока не чувствовал. Он не мог подняться, полз и полз в направлении батальона, но каждое движение давалось ему все труднее, тело стало тяжелым, как будто его придавили бетонной плитой. Однако он успел еще услышать грохот наших артиллерийских снарядов и свист «катюш». Снаряды пахали землю, разрывали ее тоннами железа.

У пулеметчиков роты Радвана кончились патроны, когда, на счастье, отозвалась артиллерия.

— Успели, — вздохнул Радван.

А солдат Шпак смотрел в сторону немецких позиций, на которые теперь обрушили груды металла. Тучи черного дыма поднимались все выше и закрывали горизонт. Ему казалось, что в этом дыме взлетают вверх куски человеческих тел, окровавленные остатки рук и ног…

— Люди… — произнес Шпак.

— Что же ты, папаша, — проворчал окровавленный, в рваном мундире Оконьский, — не радуешься, что мы еще живы?..