До поворота (Кровавый Крым)

Все были против этой яхты, хотя бы потому, что ее предложил Иосиф. Во-первых, сам Иосиф вызывал отвращение - своей нахальной молодостью, своим нахальным иссиня-черным цветом кожи, своим вечным беретом с дурацкой кокардой (портрет Че Геварры и надпись по кругу: "Ya-ya! Che-Che-Che!"); своим нахальным именем "Иосиф", которое он присвоил в честь Сталина. Во-вторых, яхта называлась "Летучий Титаник". Дальше некуда! Но Иосиф всегда создавал проблемы. В конце-концов, из-за них-то и происходило собрание. Усталые пожилые люди расселись за круглым столом в не слишком просторной кают-кампании, украшенной красными флагами. Ладно. Пусть будет нелепая яхта с нелепым капитаном. Главное, чтобы не было команды. Накануне люди Бар Аввана и дона Темпесты обшарили всю яхту, вылизали ее, обнюхали - и никого не нашли. Бомба? Глупости: Иосиф может, конечно, взорвать всю верхушку мировой теневой экономики (а значит - и всей остальной экономики, и всей политики впридачу) - но профи, даже революционер-профи, такой ерундой заниматься не станет. В смысле - никогда не пойдет на самоубийство. Высокое собрание если и взлетит на воздух, то только вместе с ним. И умыкнуть царственных старцев Иосифу не удастся: яхту плотно окружили веселенькие разноцветные катера - из-под легких тентов мускулистые мальчики наставили базуки на яхту и друг на друга. Все схвачено. Можно начинать. Начала Бабушка Нгуэн, самая старшая. К тому же, на Тихом океане, посреди которого собрались "столпы человечества", хозяйкой была она. Бабушка Нгуэн сложила на впалой груди миниатюрные сморщенные ладошки. Улыбнулась всем. И отдельно - Иосифу, который развалился в скрипучем плетеном кресле, отделенный от остальных прозрачным пуленепробиваемым барьером. В прочности барьера никто не сомневался. В решительности и оперативности мальчиков с базуками тоже никто не сомневался. Сквозь широкие иллюминаторы снаружи прекрасно видно, что там внутри происходит. Зато ничего не слышно. То есть, никаких глупостей, и при этом - болтай, сколько влезет. - Друзья! - прощебетала Нгуэн, - мы знаем, нам надо чуть-чуть менять покупателя и чуть-чуть менять продавца. Продавец теперь будет мой, покупатель теперь будет Европа. Условия господина Иосифа теперь будет легко-легко исполнять, потому что их исполнять не прийдется: господин Иосиф останется у себя между Южной и Северной Америками, а наше дело теперь чуть-чуть будет здесь, где господина Иосифа нет. Господин Иосиф узнал об этом плане и сказал, что будет нам чуть-чуть мешать, если мы не выполним его условия. Пусть он нам расскажет, как он будет нам мешать и каковы его условия. Спасибо. Бабушка Нгуэн еще разок улыбнулась и аккуратно присела на краешек своего кресла. Старцы поглядели на Иосифа - не поворачивая морщинистых тяжелых голов, только подняли на него глаза. И смотрели, не мигая. Иосиф размял между пальцев окурок гаванской сигары и запихал вонючий табачный комок в трубку. Закурил. Улыбнулся. Наконец, трубка задымила вовсю. Старцы ждали молча. Иосиф вдруг резко встал и прошелся туда-сюда по своему безопасному вольерчику. Еще раз затянулся... - Я в курсе, что вы решили гнать наркоту через Россию, а в России заодно покупать оружие. И я понимаю, что мне куда выгоднее взять под свой контроль весь поток из Южной Америки в страну гринго, чем соваться в Россию. Тем более, что американские каналы с прошлого воскресенья уже находятся под моим контролем... Кто-то закашлялся, кто-то крякнул. Бар Авван поднес клетчатый платок к огромному холеному носу: - Таки-серьезно? Господа!.. Отец Грубер перестал мусолить четки и звонко стукнул ими по столу: - Таки-очень, коллега. Мои данные совпадают с данными Бабушки Нгуэн, а мои предложения совпадают с ее предложениями. Могу лишь добавить, что не вижу смысла в конфликте: наркотики и оружие - такие общечеловеческие ценности, торговля которыми выгодна решительно всем. - Сейчас вы увидите смысл в конфликте, - сквозь барьеры тяжелой астмы прорвался хрип дона Темпесты, - сейчас. Продолжайте, сеньер Иосиф. И сеньер Иосиф продолжил. - Мои интересы в Америке и в Европе выходят за рамки коммерции. В России у меня вообще нет коммерческих интересов - и быть не может. Меня интересует только революция... Понимаю, вас она вовсе не интересует. Но вам необходимо понять, что у коммерции и у революции не только разные задачи, но и разные пути. Короче, я готов нести убытки - только бы завалить ваше "окно в Европу"... Я завалю его дерьмом!!! - вдруг заорал Иосиф, швырнув трубку на пол. Трубка упала на ковер и не раскололась. Иосиф плюхнулся в кресло, подобрал трубку с пола, повертел в руках. Внимательно посмотрел в глаза Бабушке Нгуэн: - Дон Хенаро сказал: когда я гажу - трясутся горы. О себе я могу сказать то же самое. Когда я зарабатываю деньги, все могут спать спокойно. Даже интерпол: у него все равно никаких шансов. Но вот когда я ГАЖУ - тогда трясутся горы. А революция требует, чтобы я вам гадил в России и в Европе... - А какой регион контролирует дон Хенаро? - не понял Бар Авван. Ему никто не стал отвечать. Присутствующие заворочались неуютно, но молчали. Слушали. Только Цеппелин не удержался по молодости и перебил: - А в Америке? - А в Америке мы сможем договориться. Но я буду говорить с позиции силы, как вы легко догадываетесь. Кстати, товарищ Цеппелин подтвердит, что в России у меня достаточно влияния, чтобы... э... потрясти горы. Урал, например. Или Кавказ. Товарищ Цеппелин!.. - Да,.. гм... товарищ Иосиф. - Цеппелин был не намного старше Иосифа и тоже вызывал раздражение у старцев. Не более, чем раздражение. Он бодро двигался в фарватере, который ему прокладывали старшие, и не искал новых путей. Новые пути сами находили его: Россия - всегда новый путь. Низкого роста, энергичный, лысоватый, усики аккуратно подстрижены, в серых дымчатых очках и в сером костюме - Цеппелин был похож на комсомольского работника. Видимо, он и чувствовал себя соответственно. Но сейчас он снял очки. И улыбнулся ласково. И закурил сигару. Все поняли: Цеппелин не будет устраивать шоу бесплатно. Так и оказалось. Пустив пару колец, Цеппелин затушил сигару в глиняной пепельнице, украшенной перуанским орнаментом, и вытащил из-за пазухи видеокассету: - Где у вас тут видак?.. Ага... Смотрим кино! - Он вставил кассету в щель. Нажал пуск. На экране появилась очень худая женщина в военном комбинезоне. Пышные курчавые волосы, смуглая кожа. Голубые глаза. Мулатка. На руках женщина держала грудного ребенка. Некоторое время женщина пыталась заговорить, но не могла. Наконец, она заговорила быстро-быстро, по-испански: - Луис, у нас родилась девочка... Мы в России. У Цеппелина. Камера отъехала назад, и в кадр попал Цеппелин - в своем сером костюме и в дымчатых очках. И с сигарой во рту. Вот он затянулся, вынул сигару изо рта, помахал ею перед камерой. И сказал: - Здорово мы смотримся, правда... Иосиф? Экран погас. Раздался треск - это Иосиф отодрал подлокотники от плетеного кресла. На ковре валялись осколки растоптанной трубки. Цеппелин повернулся к Иосифу, надел очки и стал выглядеть точно так же, как только что на экране: - Не тряси наши горы, Иосиф. Глядишь, камень какой-нибудь в твою дочку попадет... заодно и жену раздавит. Так что, не стоит у нас гадить... дон Луис. Ага? - Вон! Во-о-он!!! - Иосиф-Луис дернул какой-то рубильник. Пол задрожал. Я иду ко дну. А вы валите отсюда! Вон!!! Старцы заспешили на свои катера. Как только ворчащая толпа вся оказалась на палубе, люк с глухим чмоканьем закрылся. Сам. А палуба ушла из-под ног, оставив старцев барахтаться в водовороте. Цеппелин первый добрался до катера: несколько взмахов, подтянуться на руках... Казалось, он даже костюм не замочил: - Бек! Топи его, падлу!.. Бек поднял базуку дулом вверх: - Там ваши друзья плавают. - Да. Жалко, ушел. - Утонул!.. - Ушел!.. А, хрен с ним! Баба его у меня и ребенок. А он на своей желтой субмарине пускай плывет... Плыви-плыви, говно зеленое! - пропел Цеппелин на мотив какой-то советской песенки и протянул Беку раскрытую ладонь, косячину дай... Мои намокли. Иосиф лег на дно - пусть и не в прямом смысле. Каждый год он получал фотографию быстро стареющей жены и быстро взрослеющей дочки. На обороте фотографии - надпись, сделанная, очевидно, под диктовку: "Луис! Счастливого Рождества! У нас все нормально. Веди себя хорошо. Я тебя люблю. Барбара." Это был стиль Цеппелина - Барби никогда не опускалась до подобной буржуйской пошлятины. Через тринадцать лет Иосифу надоело лежать на дне и он решил всплыть. Через тринадцать лет Цеппелин вполне ощущал себя отцом чужого семейства. А своего семейства он так и не завел.