До рая подать рукой

Спасательная операция заняла максимум полторы минуты, но за это время ситуация значительно ухудшилась. Переднюю часть дома поглотила ночь, точнее, не ночь, а цунами черной воды. Цунами пока не надвигалось на них, казалось, зависло, сдерживаемое неведомыми силами. Вены красного огня вдруг открывались в этой темноте, потом исчезали, чтобы тут же появиться в другом месте. Но чувствовалось, что цунами все набирает и набирает мощь и скоро уже никто и ничто не сможет его сдержать. Почерневшие страницы старых журналов, превращенные в золу, лениво плыли по воздуху у них над головой, словно скаты, ищущие добычу. Их сопровождали стайки неонов-искорок, которые где-то ударяли в стены и исчезали, а где-то зажигали новые огни. Пока их не тянуло вниз, к волосам и одежде, но со временем они наверняка обратили бы внимание и на эту добычу. Жара не просто вышибала пот, от нее пересохло во рту, трескались губы, першило в носу.

Все кашляли, сморкались и чихали, выплевывая черную слюну и серую мокроту.

– Пошли отсюда, быстро! – распорядилась Кэсс и двинулась первой.

Лайлани и Микки последовали за ней.

Замыкая колонну, с револьвером в руке, на случай, что Мэддок вдруг захочет еще раз проявить себя, Ной видел всполохи огня и в задней части дома, которых не было, когда они входили в лабиринт. Оставалось только надеяться, что пламя не отрежет их от кухни.

* * *

Поворот за поворотом, по коридорам лабиринта, словно исследуя извилины головного мозга, Престон выбирал путь, согласно его пониманию классической схемы лабиринта, отпечатавшейся в родовой памяти человека, которой следовали все без исключения ординарные строители лабиринтов. Может, Жаба, несмотря на широкие штаны с нагрудником и спутанную бороду, не был ординарной личностью, скорее недочеловеком, а может, воспоминания о том, что он когда-то учил, стерлись в памяти Престона, да только с продвижением к выходу не вытанцовывалось, не раз и не два у него возникали подозрения, что он вновь оказывался там, где уже побывал.

Вину, пожалуй, следовало возложить на огнестрельную рану, из которой текла и текла кровь, или на качество воздуха, но не на провалы в памяти или неспособность Жабы черпать информацию из глубин подсознания. Черная Дыра частенько волновалась из-за ухудшения состава атмосферы, которую постоянно портили костры, барбекю, пердеж коров, выхлопы внедорожников, средства очистки воздуха и многое, очень многое другое. Воздух в горящем доме становился все более мерзким. Должно быть, в нем содержалось больше психоактивных токсинов, чем во всех наркотиках Дыры. Дыра, старушка Дыра, при всех ее недостатках, иной раз говорила дело. Престон испытывал опьянение, бумажно-химическое опьянение, усиленное жарой и дымом, создающими в этих катакомбах с деревянными индейцами атмосферу опийной курильни, хотя запашок был не из приятных и никто не поставил здесь койки для тех, кто уже выкурил, сколько мог или хотел, и желал отдохнуть. Ему тоже не помешало бы прилечь, расслабиться.

Он попытался определить, какие из этих стопок мусора могли быть навалены у стены дома, потому что за ними находились окна, а окна означали спасение от этой жары и чистый воздух, насколько он может быть чистым в мире костров и барбекю. К сожалению, он не мог сосредоточиться лишь на этой задаче. Только что он искал скрытые окна, а вот теперь стоит на очередном перекрестке, что-то бормочет, плюет на свои ботинки. Слюна. Как отвратительно. Так много жидкостей в человеческом организме. Вредных жидкостей. Его тошнит. Ему нехорошо… а потом он снова заглядывал за углы, искал не окна – искал чертовых загадочных пришельцев, которые ускользали от него все эти годы.

Большую часть жизни у него не возникало потребности верить в высший разум. Свой собственный он почитал высшим во всех аспектах. Полагал себя глубоким мыслителем, философом, уважаемым ученым, к чьему мнению прислушивался мир… но и сам прислушивался к мнению других уважаемых ученых, элиты, значимость которой для общества (по его оценке, да и по оценке большинства) не знала равных. Пять лет тому назад он узнал, что некоторые ведущие специалисты по квантовой физике и молекулярной биологии склоняются к удивительному для материалистов выводу: Вселенная предлагает разнообразные и неопровержимые свидетельства того, что она – продукт творения разума, и число таких ученых медленно, но неуклонно растет. Его мировоззрение получило жестокий удар, но он не мог позволить себе отмести эту информацию и по-прежнему убивать, радуясь жизни. Убивать он продолжал, но уже не с той радостью, что прежде. Мэддок не мог принять гипотезу существования Бога, потому что она накладывала слишком много ограничений. Прежде всего восстанавливала понятия добра и зла и нормы морали, от которых прогрессивные утилитарные биоэтики с успехом очищали общество. Престон Мэддок не хотел жить в мире, созданном высшим разумом, где каждая человеческая жизнь имела смысл и предназначение. Престон Мэддок отвергал этот мир, считая себя хозяином собственной судьбы, единственным судьей своих деяний.