До различения добра и зла

В глазах такой дамочки ты – абсолютное ничто. Год назад ты был жителем столицы и студентом университета – возможным желанным гостем в ее провинциальной квартире. Теперь же, ты – обслуга, которой бесцеремонно отдают приказы и напоминают о той чудовищной разнице в социальном статусе, которая существует между вами.

Конечно, и там, в армии, есть хорошие люди. Я с благодарностью вспоминаю некоторых офицеров – они помогли мне выжить. Но система! Система слишком способствует развращению душ.

Второе открытие, совершенное мной, – абсолютная обезличенность системы. Мы были лишь «пушечным» мясом. Эта система совершенно не ориентирована на отдельные личности – в расчет идет лишь масса. Я с изумлением вспоминаю, как в первый день службы я придирчиво и капризно подбирал себе обмундирование. Это произошло лишь в результате редкого стечения обстоятельств. Дальше этого больше не было. Если тебя ведут в баню, то ты в числе сотни других оказываешься загнанным в небольшое пространство. За пятнадцать минут ты должен урвать тазик, мочалку, вымоченную в солидоле[6], струю горячей и холодной воды, мыло и помыться; мгновенно одеться и выйти на мороз, градусов в сорок. Некоторые просто не мылись, так как не успевали, или были отброшены более сильными. Но это было не самым лучшим выходом – при интенсивных физических нагрузках в течение недели, нам предоставлялось лишь одно посещение бани.

Причем, чистое белье – тоже проблема. Нет, оно чистое – хотя изредка и может быть заражено вшами – но вполне может оказаться на несколько размеров меньше, чем тебе нужно. Неоднократно, мне доставались кальсоны, заканчивающиеся в области колен – рост был не мой. Мне приходилось связывать их края ниткой, чтобы они не задирались в узких штанах. Портянки иногда были так малы и коротки, что прикрывали лишь пол ступни – это грозило стиранием ноги или обморожением.

Или, к примеру, валенки. Отправляемся на стрельбище или на работы. Мороз – сорок градусов. Перед нами гора валенок, поставленных в шестидесятые годы, когда люди были мельче. Больших размеров нет – весь день ходишь в валенках на несколько размеров меньших, чем твой. Другой пример – подъем: сотня человек должна за пять минут справить свои естественные потребности в небольшом туалете, рассчитанном на прием десяти человек. Я был застенчив, и для меня было пыткой писать в толпе других, в то время как сзади тебя подгоняет и толкает еще полсотни желающих.

Система достаточно бездушная. Человек не стоил здесь и гроша. Мой друг с воспалением легких неоднократно был вынужден в госпитале расчищать снег. От холода его спасала пижама, больничный халат, больничные «шлепанцы» на голую ногу и интенсивный труд. Мой сержант попал в госпиталь с «желтухой». Была эпидемия – мест не было. До конца октября (Сибирского октября!) он жил в саду госпиталя. В его распоряжении был матрац и шинель – палаток тоже не всем хватило. Болезнь его протекла с осложнениями: он был добрым человеком, но иногда мрачнел, – болела печень – и начинал бить тех бойцов, что попадутся под руку.

Странно, несмотря на все лишения, я не заболел. Хотя к этому, казалось бы, были все предпосылки. Раз, после наряда в столовой, я явился в казарму в сапогах просто сочащихся водой – помыть тарелки на пятьсот человек и остаться сухим достаточно затруднительно. Тотчас меня отправили убирать территорию. За час на сорокаградусном морозе сапоги мои обледенели полностью, ног я не чувствовал, но не получил даже насморка.

Впрочем, болезнь все же подстерегла меня. Я был поражен «амурской розочкой». Все называли ее именно так, медицинского названия я не знаю, поскольку врачу меня не показывали.

Название обусловлено следующими симптомами. Сначала на теле появляется прыщик. Потом он вскрывается и на его месте образуется маленькая розовая язвочка так, как если бы ножом вырезали верхний слой кожи. Язвочка покрывается коркой, под которой скапливается гной. Иногда он прорывается наружу и засыхает так, что нижнее белье прилипает к язве. Малейшее движение вызывает боль, поскольку оно отрывает от раны эти присохшие части одежды. Язва имеет тенденцию разрастаться. Самые большие язвы, которые я видел у других, были в десять-двадцать сантиметров. Обычно язв у больного с десяток, все ниже пояса.

К тому времени, когда болезнь поразила меня, от нее страдало человек триста из тысячи, бывших в нашей части.

Меня отправили на прием в санчасть. Здесь фельдшер вручил мне скальпель, вату и зеленку и объяснил, что я должен вскрыть все язвы, убрать гной и промазать рану зеленкой. В этом и заключалось лечение.

Через две недели ежедневных процедур этого рода, я заметил, что язвы лишь разрастаются. Рядом со мной были бойцы, которые так лечились уже пару месяцев и язвы их были огромны.

Тогда я понял, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Я принялся мысленно – других возможностей не было – исследовать свою болезнь. Это один из редких случаев, когда образование, вернее, некоторые общие представления о теле человека, полученные в школе, пригодились мне.

От чего могут быть эти язвы?