До самого пепла

Там, где пенные гребни летят среди скал,
Где рождается всякий рассвет,
Дева знает: ее никогда не искал,
Не искал я скитаний и бед.
Дева стонет и плачет, рыдает навзрыд,
Но безжалостен алый дракон.
Дева знание тайное вечно хранит:
Будет крепок чудовища сон.

В Беломорье, в безвременье

Тают звуки и сомненья.
Тают мысли, расстоянья,
Спи и ты, теряй сознанье.

Я ее не искал, но однажды возник

Под ногами во тьму провал.
И лишь шаг – и паденье, и сдавленный крик,
И мечусь я в волнах среди скал.
Дева белую длань протянула ко мне:
– Славный путник, окончен твой путь.
Как дракон на камнях, упокойся во сне,
И герою пора отдохнуть.

В Беломорье, в безвременье

Тают звуки и сомненья.
Тают мысли, расстоянья,
Спи и ты, теряй сознанье.

Здесь нет ран и нет боли, и выхода нет,

Здесь лишь отзвуки эха звучат.
О, герой, что в преданьях и одах воспет,
Здесь ты встретишь лиловый закат.
Небеса догорают, рука так близка.
И прозрачно, как тот алмаз:
Понимание – тянется смерти рука,
Дева эта не примет отказ.

В Беломорье, в безвременье

Тают звуки и сомненья.
Тают мысли, расстоянья,
Спи и ты, теряй сознанье.

Голос музыканта обволакивал и укачивал на волнах фантазии: да, силы особой в голосе Вала не было, но для ровной бардовской песни природных данных парня хватало за глаза. Или за уши – слушателей. Приятный был голос, и игра на лютне была хороша. Неудивительно, что система засчитала эту музыкальную композицию как превосходное исполнение.

Как поделилась потом уважающая рифмоплетство Барби, эффект от данного исполнения был «бомбический»: с самых первых аккордов на противников вешалось замедление, кроме того, в процессе исполнения на монстров с неплохим шансом проходил еще и пятиминутный сон, а также – со значительно меньшим шансом, чем усыпление – могло случиться мгновенное убийство.

Вал был признан «опасным парнишей», хотя сам текст (цитируя все ту же Барби) не помешало бы еще подчистить.

Кстати, колыбельная эта чудодейственным образом усыпляла их – Барби с Кеном – пушистую игрунью-полуночницу. Уже за одно это орчанка преисполнилась дружеских чувств к новичку.

Столь же дружеских чувств преисполнился Рюк – по отношению к демонице. Бонусы от ее танцев были заметны только членам группы, оттого как-то менее выделялись, а они, эти бонусы, давали не детский прирост к статам. Не детский прирост – в смысле, не равный бонусам стандартного исполнения, а значительно их превышающий. Что тоже, само собой, существенно ускоряло разбор мобов на ингредиенты (в основном алхимические).

В «старшей» же группе прокачивались только питомцы. Детенышу гидры, саламандре и василиску выдавались отдельные монстры, и опыт за их убийство (при условии невмешательства в процесс хозяевами питомцев) шел полностью им. Василиск Василий принадлежал авантюристу. Получил он его яйцом за второе место в турнире. Алая саламандра Салли и синий василиск Василий замечательно смотрелись вместе. Услыхав созвучные имена петов, кинжальщик заулыбался, протянул руку для пожатия Локи, прибавил: «Точно сработаемся».

Росли петы отменно. Салли получила новый активный скилл с впечатляющей визуализацией и не менее впечатляющим эффектом: «ярость пламени». В момент активации махонькая ящерка превращалась в пламенного ящера ростом с орка и выдувала конус огня: пять метров в длину и до трех метров в ширину в дальней от огнедышащей пасти части конуса. Пламя было настолько мощное, что чуть не насмерть прожаривало гномочку, теста ради вставшую на пути огня. Это же был и недостаток – пламя практически не разделяло своих и чужих, оно жгло всех, кроме самой Салли и ее владельца. Вторым минусом был откат – полчаса реального времени. Зато раз в полчаса Маська могла собирать толпу слабеньких мобиков из тех, что уже были отрисованы художницей, и аккуратно подвести под виртуальный напалм. С таких «паровозов» экспа питомцам текла рекой.