До свадьбы заживет

Маркиз только махнул рукой.

Свернув за угол, он увидел темный силуэт «Опеля» и в два больших шага подлетел к машине. Протянув руку к дверце, застыл на месте. На переднем сиденье рядом с местом водителя сидел человек – лысый толстяк в твидовом пиджаке…

– Какого черта, Шульц? – возмущенно выкрикнул Маркиз, распахнув дверцу. – Как вы объясните…

Слова застряли у него в горле. Шульц сидел, неподвижно уставившись перед собой широко раскрытыми неживыми глазами. На его виске темнела неровная рана, обрамленная сгустками запекшейся крови.

Маркиз отшатнулся от трупа, резко втянув воздух сквозь сжатые зубы, и повернулся к Лоле:

– Это ловушка, беги!..

Но бежать было уже поздно. Вспыхнули ослепительные лучи автомобильных фар, и Лола с Маркизом замерли в их мертвенном свете, как артисты на сцене в финале кровавой трагедии.

– Стоять неподвижно! – прогремел усиленный мегафоном голос. – Руки положить на крышу автомобиля!

Тяжелой походкой неотвратимого рока к ним приблизились двое немецких полицейских, обшарили наглыми руками, защелкнули на запястьях наручники, грубыми толчками загнали в полицейский микроавтобус с зарешеченными окнами и повезли под завывание сирены по темным пустым улицам.

Короткая поездка, снова – грубые руки, толчки, ступени, ярко освещенные коридоры полицейского участка, пустая голая комната, направленная в лицо лампа…

– Вы хотите сделать заявление?

– Нет.

– По какой причине вы убили Гельмута Ланга?

– Не знаю такого.

– Человек, найденный мертвым в вашей машине.

– Я его не убивал.

– Вы задержаны на месте преступления. На орудии убийства – ваши отпечатки пальцев…

– Какое орудие убийства?

– Разводной ключ.

– Я его не убивал.

– Вы хотите сделать заявление?

Лолы рядом не было, Маркиз понял, что их развели по разным комнатам и ее сейчас тоже допрашивают. Свет лампы резал глаза, хриплый голос бил и бил по барабанным перепонкам:

– Что вы делали в доме господина Тизенхаузена?

– Я там не был.

– Что вы знаете о краже картины Рубенса «Кающаяся грешница»?

– Ничего не знаю.

– Гельмут Ланг был вашим сообщником?

– Я не знаю такого.

– Вы хотите сделать заявление?

– Нет.

– Ваша сообщница все нам рассказала!

– Что именно?

– Вы хотите это узнать?

– Мне все равно.

– Вы хотите сделать заявление?

– Нет.

– Вы хотите… – Нет… – Вы… – Нет…

Лампа погасла, воцарилась блаженная тьма. Раздались шаги. Маркиз приоткрыл измученные глаза. Один человек вышел из комнаты, другой вошел – худощавый, невысокий, сутулый, с кривым носом и насмешливым длинным лицом.

– Вы понимаете, господин Марков, – начал вошедший, не успев сесть на жесткий стул, привинченный к полу, – вы понимаете, что положение ваше незавидно. На основании многочисленных улик вас признают виновным в убийстве Гельмута Ланга.

– Я его не убивал, – устало повторил Маркиз.

Кривоносый поморщился:

– Да не повторяйте вы это как попугай. Это вам не поможет. И совершенно неважно, убили вы его или нет. Вас хотят трахнуть – и вас трахнут! Для этого есть все возможности. Версия будет такая: вы в сговоре с Лангом украли из дома Тизенхаузенов картину, не поделили ее с соучастником и убили его. Картину, кстати, вы успели куда-то спрятать. Девушка, которая была с вами, тоже получит приличный срок за соучастие. Поймите, господин Марков, вы здесь, в Германии, чужие, и вы никому не нужны. С вами сделают все, что захотят.

– Я так понимаю, – проговорил Леня, облизав пересохшие губы, – что вы – тот самый добрый дядя, которому я нужен и который по этой причине хочет мне помочь?

– Я не добрый дядя, – кривоносый усмехнулся, – я деловой человек, и я хочу предложить вам сделку.

– Я с удовольствием послушаю, что вы хотите мне предложить, только, знаете ли, обсуждать деловые предложения как-то приятнее без наручников. Я, конечно, понимаю, что не в моем положении диктовать условия, но думаю, что снять с меня наручники, дать мне стаканчик кофе и назвать свое имя – это вполне в ваших силах.

Кривоносый господин усмехнулся, чуть склонил голову и нажал кнопку звонка. На пороге вырос двухметровый, коротко стриженный орангутанг в полицейской форме и вопросительно взглянул на кривоносого, потирая пудовые кулаки.

– Э… офицер, снимите с заключенного наручники и принесите ему кофе. Мне тоже.

«Он не из полиции, иначе знал бы, как зовут офицера, – сообразил Леня, – но при этом достаточно влиятелен для того, чтобы ему приказывать. Кто же это такой?»

Орангутанг разочарованно засопел, но беспрекословно подчинился. Маркиз потер руки и, пока детина ходил за кофе, с интересом разглядывал своего визави.

– Вы можете называть меня герр Вольф, – насмешливо проговорил тот.

– Думаю, это не настоящее ваше имя, но сойдет и такое.

– Конечно, ведь вам нужно как-то ко мне обращаться. Как, кстати, вы называли покойного Гельмута Ланга?

– Никак, – Маркиз поморщился, – я его ни разу не видел до сегодняшней ночи.

– Как хотите, как хотите…

Орангутанг принес два пластмассовых стаканчика скверного кофе и удалился.

– Итак? – проговорил Маркиз, прихлебывая горячую бурду. – Зачем я вам понадобился?