До свидания, мальчики!

– Ждите меня в павильоне. Я согреюсь, потом приду.

– Пойдем, пусть он согреется, – сказал Сашка.

Я растянулся на горячем песке и чувствовал, как из меня вместе с ознобом уходит глубинный холод. Потом я сидел и смотрел на женщину, с которой разговаривал Джон Данкер. Теперь она стояла совсем близко от меня. Я никогда раньше не видел таких красивых женщин. Наверно, просто не очень-то обращал на них внимание. Оказывается, смотреть на красивых женщин было очень интересно. Я смотрел, а она стояла лицом к морю: за первым саем плавала черная голова короля гавайской гитары.

Мне в лицо больно ударил песок.

– Это чтобы ты не смотрел.

Я повернул голову. Инка пересыпала из ладони в ладонь песок.

– Она же не купается потому, что намазана, – сказала Инка.

Потом Инка сказала, чтобы я смыл песок и оделся. Но я ответил, что смотреть не могу на воду, и стал стряхивать песок руками, и Инка мне помогала. Когда я одевался, близко от нас прошел Джон Данкер. Он шел к женщине, а смотрел на Инку и улыбался. Вблизи он не казался таким молодым. У него были мешки под глазами и желтоватые, как у стариков, белки. Инка спряталась за мою спину, но я заметил: она тоже улыбалась. Теперь мне было на это наплевать. Мы пошли. Инка положила руку мне на плечо и старалась шагать в ногу.

– Я знаю, почему ты на меня злишься, – сказала она. – Потому, что я тебя не подождала. Я нарочно не подождала. Понял, как будет плохо, когда я уеду? Понял?

На этот раз Инка ничего не знала. Но я помалкивал. Мне очень мало и очень много надо было от Инки: мне надо было постоянно чувствовать, что она меня любит. Когда я это чувствовал, я не мог злиться.

Мы вошли в павильон. Почти все столики были свободны. Только таким дуракам, как мы, могло прийти в голову есть мороженое перед обедом. Наши уже доедали свои порции. По-моему, они говорили о нас, потому что, когда мы вошли, они замолчали. Инка подсела к мраморному столику и подвинула к себе мороженое в металлической вазе на длинной и тонкой ножке.

– Сколько тут? – спросила Инка.

Сашка ответил:

– Двести грамм.

– Так мало?

– Послушай, Инка, у Витьки мягкое сердце". В этом все его несчастье. Ехать тебе или не ехать – зависит не от нас.

Инка насторожилась. Она кончиком языка слизывала с ложечки мороженое.

– А если я сама не поеду? Возьму и не поеду. Ну, что они со мной сделают? Я несознательная. Пусть они меня воспитывают. А пока я не поеду, и все.

– Что ты на меня смотришь? – спросил Сашка. Витька сидел красный и зло смотрел на Сашку. – Можешь полюбоваться, твоя работа. Инка, ты же умница. Ты умней всех девчонок, которых я знаю. Ты такая же умная, как Витька. Подумай сама, что значит: «они». Они – это же мы. Мы уедем, а тебе жить с ребятами еще два года. Они же тебе этого никогда не простят. И мы бы не простили.

– Витя, ну скажи ты! Ну чего ты молчишь? – Витька был последней Инкиной надеждой; наверное, пока не было меня и Сашки, она уговорила его, что может не ехать.

– Вообще Сашка много врет. Но тебе надо ехать. Это правда, – сказал Витька.

– Инка, ты же знаешь, ребята тебя и так не любят. Напрасно ты ищешь в Витьке союзника, – сказала Женя. Никто ее, конечно, не просил, но Женя сказала правду. Я не мог понять, за что Инку не любили в школе, потому что сам очень ее любил.

– Что я им сделала? Что я им сделала? Почему они меня не любят? – Инка кулаками терла глаза. – Почему я не имею права носить красивые платья? Ну скажите, я тряпичница? Скажите, тряпичница?

Инка очень любила новые платья, но она не была тряпичницей. Она могла в самом дорогом своем платье преспокойно смолить с нами яхту и совсем не заботилась, что будет с платьем. А потом терпеливо ждать, пока ей сошьют новое, а тем временем ходить в старом. И в старом и в новом платье Инка чувствовала себя совершенно одинаково.

Теперь, когда прошло много лет, я понимаю: дело было не в платьях. Инку не любили, потому что она не была похожа на нас. Для нее главным были собственные желания, а они не очень часто совпадали у нее с тем, что требовала от нас жизнь. Попросту говоря. Инку не любили за то, что она была такой, какой была.

– Я согласен с тем, что сказал Сашка. Я это Инке раньше говорил. А Женю я не понимаю: если Инка не может рассчитывать на любого из нас как на друга и союзника, тогда и я не могу рассчитывать, – сказал я.

– Ты же не так меня понял, – сказала Женя.

– Володька, брось из мухи слона делать, – сказал Витька.

– Ша! – Сашка поднял руку. – Инка должна ехать. Решили единогласно. Теперь подумаем, что мы на этом теряем. Сегодня мы идем в курзал – Инкин отъезд этому не мешает. Через три дня мы празднуем в «Поплавке» окончание школы. Инка тоже будет с нами. Остаются острова. Так я вас спрашиваю: какая нам разница, идти ли на острова или на косу? Днем будем помогать Инке. За два дня выполним всю ее норму и заберем Инку в город. Разрешить тебе не ехать мы не можем, но кто может запретить нам тебе помочь?

– Пусть попробует, – сказал Витька.

Я завидовал Сашке: он как будто не предложил ничего особенного, но Инка, кажется, успокоилась. Я пододвинул свою вазу к Инкиной и переложил мороженое.