До свидания, мальчики!

Три грузовых машины стояли во дворе школы. Инка сидела в первой спиной к кабине. В белой косынке, завязанной под подбородком, в синей выцветшей майке, из которой она выросла, и в сатиновой юбке – Инка сидела и улыбалась. Я разговаривал с Витькой и Сашкой и еще с кем-то. С нами были Катя и Женя. Все вместе мы вспоминали прошлогоднюю поездку и хохотали. Я стоял к машине спиной. Прошедшая ночь ничего не сгладила и не смягчила: то, что произошло у меня с Инкой вчера, сегодня стояло между нами.

Вчера я сказал:

– Инка, мы уже совсем взрослые. Понимаешь? Та женщина, на которую я смотрел на пляже, и Джон Данкер для нас обоих не случайны.

– Зачем ты мне это говоришь? – спросила Инка.

Я не очень отчетливо представлял зачем. Но, начав говорить, не мог остановиться. Мы сидели в самой глухой части пустыря между морем и соленым озером Майнаки, и вокруг были песчаные дюны и кусты паслена. Нас ждали на пляже, но я сказал Инке:

– Давай побудем одни.

И мы пришли сюда.

– Я не могу тебя так оставить, – говорил я. – Понимаешь, не могу. Думай обо мне все, что хочешь, но я не могу.

– Пусть все будет. Я ничего не буду думать. Пусть все будет, – Инка побледнела, и вокруг ее носа проступили веснушки.

Было жаркое солнце у меня на затылке, были Инкины рыжие волосы на песке: я еще подумал, как трудно будет вытряхнуть песок из густых Инкиных волос.

Потом я сидел и больше ничего не было, кроме страха: не за себя – за Инку.

Когда я решился взглянуть на Инку, она сидела обхватив руками колени.

– У тебя на губе кровь.

– Это ничего. Я ее прикусила.

– Ничего, не бойся, – сказал я. – Когда-нибудь это все равно должно было случиться.

– Я не боюсь. Я ничего не боюсь. Ты не обидишься? Больше этого не надо. Мне кажется, ничего не случилось и… больше не надо.

Страха больше не было: были растерянность и стыд.

– Пойдем на пляж. Наши давно на пляже, – сказала Инка.

На пляже она не отходила от Кати и Жени. Я знал, почему Инка от них не отходила: я тоже боялся остаться с ней наедине, – ведь тогда нам надо было бы о чем-то говорить, а я не мог говорить.

Потом Инка неожиданно сказала:

– Я пойду, а то собраться не успею.

Я смотрел, как она одевалась, и со страхом думал, что должен пойти ее проводить.

– "Женя, ты хотела взять выкройку юбки. Пойдем? – сказала Инка. На меня она не смотрела, а я на нее смотрел и чувствовал, как на глазах проступают слезы.

Потом весь вечер я бродил возле Инкиного дома. Улица опустела, и свет погас у них в окнах, когда я ушел, так и не повидав Инку…

Юрка Городецкий подошел к директору. Он шел на виду у всех, и это, наверно, была самая торжественная минута в его жизни; у него даже голос дрожал, когда он докладывал:

– Учащиеся девятых классов второй средней школы имени Постышева к отъезду в колхоз готовы.

– Можно ехать, – сказал Виктор Павлович.

– По машинам! – крикнул Юрка, и все засмеялись. Виктор Павлович тоже смеялся, потому что все, кто уезжал, давно сидели в машинах. Юрка поднял красный флажок. Старосты классов – они сидели сзади у правого борта – тоже подняли красные флажки: флажки были Юркиной затеей, мы обходились без них. Юрка вообще оказался очень активным. Он встал на подножку первой машины, и она медленно тронулась, а Юрка стоял и придерживал открытую дверцу. Я шел под самым бортом. Инка помахала нашим рукой, потом быстро взглянула на меня и все время улыбалась. Угол платка выступал вперед, и на Инкин лоб и глаза падала тень. По правую сторону ворот школьный оркестр играл марш «Все выше и выше». Машины обгоняли меня и сворачивали на улицу. Когда я вышел за ворота, они уже набрали скорость. Пыль вырывалась из-под колес, и три пыльных облака катились по улице.

– Как Инку жалко, – сказала Катя. – Надо же, чтобы так не повезло. Никогда раньше сразу после экзаменов не ездили в колхоз.

– По-моему, она плакала, – сказала Женя.

– Ты видела?

– Во всяком случае, слезы на глазах видела.

– Что будете делать? – спросил я.

– Имею предложение пойти на пляж, – сказал Сашка.

– Я пойду зашпаклюю яхту.

– Все пойдем. Мы же обещали Инке прийти на косу, – сказал Витька.

Я испугался, что Сашка передумает идти на пляж. Но Сашка не передумал.

– Не морочьте голову, – сказал он. – После обеда пойдем в порт. Надо же все равно захватить краску.

– Буду ждать вас в порту.

Я перешел мостовую.

На грузовом причале Павел разговаривал с матросом «Посейдона». Матрос стоял на носу баркаса и выбирал канат. Я разделся, сложил одежду под кустом и в одних трусах замешивал шпаклевку из сурика.

Подошел Павел.

– Почему один? Непорядок, – сказал он.

– Не мешает иногда побыть одному.

– С рыжей поругался?

– Ни с кем я не ругался. Она в колхоз уехала.

– Понятно. А то, смотрю, что-то вид у тебя не профессорский. Отчаянная девка. Подбегает ко мне, говорит: «Я вас с Володей видела, их там Степик бьет». – «Постой, говорю, здесь». Прибежал, темно, как в животе у негра после черного кофе. У самого спина зудит – ножа опасается, а тут еще она вертится, тебя ищет.

– Не помню, мы тебе спасибо хоть сказали?

– А на что мне оно? Куда мне его девать? Чего она в тебе нашла? Может, ты какой секрет знаешь?