До свидания, Светополь!: Повести

И хотя взгляд её снова уткнулся в жалобу, ясно видела, как соседка ухмыльнулась. Потом встала и направилась к креслу. В безукоризненном порядке лежали её черные волосы — что делать тут парикмахеру? Но Филипп Семёнович нашёл что. Подошла Риммина очередь, она села в кресло, встала — лёгкая стрижка и укладка не заняли и четверти часа, — а он все ещё священнодействовал над Оксаной.

В консультации она была в семь минут одиннадцатого. Кажется, впервые в жизни опоздала на работу из‑за женских прихотей… Римму позабавила эта мысль.

В коридоре у запертой двери сидели на скамье двое: отец Качманова, чье дело слушалось в понедельник, и молодая женщина в тёмном, не по сезону, платье. «Развод», — поставила диагноз Римма.

Качманов–старший испуганно вскочил:

— Здравствуйте, Римма Владимировна.

Она быстро и сухо, без улыбки, ответила ему и, отперёв дверь, пригласила войти. Он замешкался. Неуверенно на женщину показал — то ли она раньше его пришла, то ли хотелось поговорить без помех… Симпатичен был Римме этот пожилой плотник, овдовевший несколько лет назад и теперь с таким мужеством переносящий несчастье, что свалилось на него.

— Заходите вы, — с безразличием, быстро сказала Римма женщине. Оставив дверь открытой, распахнула форточку, села за свой стол. Цепким взглядом окинула бумаги. — Садитесь. Слушаю вас.

Женщина загнанно глянула на неё и опустила глаза. На груди белела аляповатая костяная брошка, какие делают в кустарной мастерской при мясокомбинате, где Римма юрисконсультствовала. Красные глаза, толстый слой пудры на щеках, пальцы дрожат…

— Я хочу развестись с мужем.

Тупо, заученно — видимо, бессчётное число раз репетировала дома эту страшную для неё фразу. И субботу неспроста выбрала, когда в консультации никого, кроме дежурного адвоката. Римма решила помочь ей.

— Пьёт?

Женщина вскинула глаза, уже завлажневшие, и в них мелькнуло что‑то детское.

— Да… — пролепетала она. — Да.

И вдруг губы дрогнули и некрасиво растянулись; дёрнулся нос. Римма знала это мгновение. Ещё чуть–чуть, и будут не юрист и клиент, который пришёл за деловым советом, а две женщины, две рассопливившиеся бабы. Спросила — отрывисто и сухо, как кнутом стеганула:

— Давно живёте?

Женщина взяла себя в руки.

— Семь лет.

— А пьёт сколько?

— Как теперь если — три года.

С мольбою смотрела на адвоката, словно та сейчас же, не сходя с места, могла исцелить её горе. Римма отвела взгляд. О детях спросила. Один ребёнок, девочка, четыре года…

— Как он относится к ней?

Долгое молчание… Сложно относится, поняла Римма. Любит, но даже ради неё, дочери, не в силах обуздать себя. Как это знакомо ей! — по собственному невесёлому Детству.

— Он любит её, — решилась наконец женщина.

Мельком улыбнулась Римма точности своей догадки.

До чего же похожи между собой несчастные семьи, а Толстой говорил — они разные! Чуть ли не дословно знала она, что последует дальше.

— Целует, когда пьяный… Пальцем ни разу не тронул. — Изо всех сил боролась она с подступающими слезами. Римма не помогала ей. — Но ведь он каждый день… Грязный, как свинья… — Она кусала губы, забыв с непривычки, что они накрашены. — Ввалится и лежит в углу. А она… Она…

Римма холодно прервала её:

— Вы размазали губы.

С недоумением, медленно подняла женщина мокрые глаза.

— Что?

— Губы размазали, — повторила Римма и вынула из стола зеркальце. — Он пробовал лечиться?

— Нет, — тотчас, с какой‑то даже радостной готовностью ответила клиентка, словно именно этого вопроса и ждала все время. — Я предлагала, но он и слушать не хочет. — С надеждой смотрела она в её очки. — Он не считает себя алкоголиком.

Адвокат произнесла — тихо и отчётливо:

— А вы представляете, что с ним будет, если вы бросите его?

— Он… он…

Римма не спускала с неё безжалостных глаз.

— Он погибнет, — выговорила женщина. — Но у меня нет сил больше! — взмолилась она. — Он все пропивает. Не только свою зарплату — мою тоже. Я деньги прячу. И девочка… Она у меня… моргать стала.

— Как моргать?

— Моргать… — Губы опять задрожали. — На нервной почве… Вот так. — Она часто–часто задвигала веками, показывая.

Лицо её гримасничало. Римма положила перед ней лист бумаги:

— Пишите заявление.

Женщина испуганно подняла глаза.

— Заявление о разводе.

Взгляд трусливо уполз в сторону. Закивала, подтверждая, что поняла, а пальцы то схватывали ручку, то выпускали её.

— Так, значит… развод?

Не за этим, стало быть, пришла сюда. Не развод нужен ей — поговорить с кем‑то, душу облегчить, ибо нет больше мочи терпеть в одиночку. Совет надеется получить — ведь должен же быть какой‑то выход, кроме развода, потому что какой же это выход — подвести человека под верную гибель! Римма кашлянула.

— Мы вызовем его сюда. Попробуем втолковать, что он болен, и, как со всякой болезнью, одной силой воли тут не справиться. Необходимо лечение. Попытаемся заставить его лечь в больницу.

Не адвоката, конечно, это дело — слепливать распадающиеся семьи, но, выйдя отсюда ни с чем, соберётся ли с духом снова предстать перед кем‑либо со своим крестом и позором?

— Эго можно? Если бы это…

— Пишите, — перебила Римма.