До свидания там, наверху

Шофер был примерно такого же возраста, как Альбер. Сидя за рулем, он долго с недоверием оглядывал белого как мел клиента, который, присев на краешек сиденья, покачивался, прижимая к себе руку. Беспокойство водителя удвоилось, когда Альбер самовольно открыл окошко, так как ему стало нестерпимо тревожно в закрытом помещении. Шофер даже решил, что пассажира сейчас стошнит прямо в машине.

– Надеюсь, вы хоть не больны?

– Нет-нет, – ответил Альбер из последних сил.

– Если вы больны, я вас высажу!

– Да нет же, – возразил Альбер, – я просто устал.

Несмотря на его заверения, подозрения шофера усилились.

– У вас точно есть деньги?

Альбер вынул из кармана двадцать франков и показал водителю. Тот было успокоился, но ненадолго. Все-таки у него за плечами был опыт, привычка, к тому же такси принадлежало ему. И все же коммерческая жилка пересилила, угодничать он привык.

– Ты уж прости! Я спросил, потому что типы вроде тебя часто…

– Что значит – типы вроде меня? – спросил Альбер.

– Ну, я имею в виду, демобилизованные, понимаешь ли…

– Потому что вы сами не демобилизованы?

– А-а, это?.. Нет, я всю войну провел здесь, я астматик, и у меня одна нога короче другой.

– Многие все-таки отправились на фронт. А некоторые даже вернулись с ногой, куда короче другой.

Шофер не слишком мирно воспринял это замечание. Вечно эти ветераны твердят о своей войне, пытаясь преподать урок всему миру, эти вояки всех уже достали! Настоящие герои погибли! Вот те, уж извините, были героями! И вообще, когда какой-нибудь тип разглагольствует о том, сколько ему довелось пережить в окопах, следует насторожиться: скорее всего, он всю войну проторчал в конторе.

– Но мы, может, тоже выполняли свой долг! – заявил шофер.

Да что они знают, эти демобилизованные, о том, каково тут пришлось людям, сколько они пережили лишений! Альбер уже наслышался подобных фразочек, он уже затвердил наизусть про дороговизну угля, дикие цены на хлеб, цифры он запоминал легко. После демобилизации Альбер пришел к выводу: хочешь жить спокойно, засунь нашивки победителя подальше в ящик.[3]

Таксист высадил его на углу улицы Симар, взял двенадцать франков и не отъехал, пока Альбер не дал на чай.

В этом квартале жила куча русских, но врач был француз – доктор Мартино.

Альбер познакомился с ним в июне, когда у Эдуара начались приступы. Неизвестно, как Эдуар доставал себе морфин, пока валялся по госпиталям, но он страшно к нему пристрастился. Альбер пытался урезонить его: старина, ты ступил на скользкую дорожку, так дальше продолжаться не может, надо бы тебе полечиться. Эдуар ничего не хотел слышать, он оказался таким же упрямцем, как и в той истории с отказом от пластической операции. Альбер не мог этого понять. Знавал я одного калеку, говорил он, который продавал лотерейные билеты на Фобур-Сен-Мартен, он лечился в госпитале в Шалоне, он рассказывал мне о пересадках кожи, которые делают нынче, ну так вот, парни после этого хоть не выглядят суперкрасавцами, но все-таки по-человечески. Но Эдуар и слышать ни о чем не хотел, нет, нет и еще раз нет, он по-прежнему раскладывал пасьянсы на кухонном столе и курил сигареты через ноздрю. От него постоянно распространялся чудовищный запах, это и понятно, гортань-то наружу… Пил он через воронку. Альбер раздобыл для него подержанный жевательный аппарат (один тип окочурился после пересадки, ткани не прижились, повезло невероятно!), это малость облегчило жизнь, и все же все было непросто.

Эдуара выписали из госпиталя Ролен в начале июня, через несколько дней у него появились признаки тревоги, его с головы до ног бил озноб, он страшно потел, отрыгивал то немногое, что удавалось съесть… Альбер чувствовал себя беспомощным. Первые приступы ломки из-за отсутствия морфина были настолько бурными, что Эдуара пришлось привязать к кровати – как в ноябре восемнадцатого года, в прифронтовом госпитале, стоило заканчивать войну! – и законопатить двери, иначе владельцы квартиры явились бы и прикончили его, чтобы прекратить его страдания (и свои собственные).

На Эдуара было страшно смотреть – скелет, одержимый бесами.

Доктор Мартино, который жил совсем рядом, тогда согласился приехать и сделать укол, это был хладнокровный, отстраненно державшийся человек, который, по его словам, в 1916-м, в окопах, произвел сто тридцать ампутаций. Так что благодаря этому Эдуар стал малость поспокойнее. Это через доктора Альбер связался с Базилем, и тот стал их поставщиком; Базиль, видимо, обчищал аптеки, больницы, клиники, он специализировался на медикаментах и мог достать что угодно. Некоторое время спустя Альберу повезло: Базиль предложил ему по дешевке партию морфина, которую хотел сбыть с рук, своего рода скидка, чтобы освободить склад.