До встречи с тобой

– Слава богу, ты здесь! – воскликнула я. – Уилл не здоров. Проспал бо́льшую часть утра и почти ничего не пил. Не представляю, что делать.

– Пришлось идти пешком. – Натан сбросил пальто. – Автобусы не ходят.

Я занялась чаем, а Натан пошел проведать Уилла. Он вернулся еще до того, как чайник вскипел.

– Он весь горит. Давно?

– Все утро. Я подозревала, что у него жар, но он сказал, что просто хочет поспать.

– О господи! Все утро? Разве ты не знаешь, что его тело не может регулировать свою температуру? – Натан протиснулся мимо меня и принялся рыться в шкафчике с лекарствами. – Антибиотики. Сильные.

Он схватил флакончик, выудил таблетку и принялся яростно растирать ее пестиком в ступке.

Я маячила у него за спиной.

– Я дала ему парацетамол.

– А почему не карамельку?

– Я не знала. Никто не сказал. Я закутала его потеплее.

– Все есть в чертовой папке. Послушай, Уилл не может потеть, как мы с тобой. Фактически он вообще не потеет от места повреждения и ниже. Это значит, что стоит ему чуть простудиться, и температура взмывает до небес. Сходи поищи вентилятор. Поставим в комнату, пока Уилл не остынет. И влажное полотенце, чтобы положить на затылок. Мы не сможем вызвать врача, пока не кончится снег. Чертова медсестра из агентства! Не могла отследить это утром!

Никогда не видела Натана таким злым. Он со мной даже толком не разговаривал.

Я бросилась за вентилятором.

Понадобилось почти сорок минут, чтобы сбить температуру Уилла до приемлемого уровня. Ожидая, пока подействует сверхсильное лекарство от жара, я положила полотенце ему на лоб, а второе обернула вокруг шеи, как велел Натан. Мы раздели Уилла, накрыли его грудь тонкой хлопковой простыней, направив на нее вентилятор. Без рукавов шрамы на его запястьях особенно бросались в глаза. Мы оба делали вид, что я ничего не замечаю.

Уилл сносил всю эту суету почти молча, односложно отвечая на вопросы Натана, иногда совсем неразборчиво, и мне казалось, будто он сам не понимает, что говорит. На свету стало очевидно, что он по-настоящему, ужасно болен, и мне было нестерпимо стыдно, что я этого не поняла. Я извинялась, пока Натана это не начало раздражать.

– Ладно, – сказал он. – Смотри, что я делаю. Возможно, позже тебе придется делать это самой.

Я не посмела возразить. Но все равно меня затошнило, когда Натан приспустил пижамные штаны Уилла, обнажив бледную полоску кожи, аккуратно снял марлевую повязку с маленькой трубочки в его животе, осторожно ее почистил и заменил повязку. Он показал мне, как менять пакет на кровати, объяснил, почему тот всегда должен находиться ниже тела Уилла, и я сама удивилась, как невозмутимо вышла из комнаты с пакетом теплой жидкости. Я была рада, что Уилл толком не смотрит на меня. Мне казалось: он бы тоже смутился, оттого что я стала свидетельницей столь интимного момента.

– Готово, – сказал Натан.

Наконец спустя час Уилл задремал на чистых хлопковых простынях и казался пусть и не вполне здоровым, но хотя бы не безнадежно больным.

– Пусть поспит. Но через пару часов разбуди его и влей стаканчик жидкости. В пять дашь лекарства от жара. В последний час его температура, наверное, подскочит, но до пяти ничего не давай.

Я все записала в блокноте. Боялась что-нибудь напутать.

– Вечером тебе придется повторить все самой. Сможешь? – Натан закутался, как эскимос, и вышел в снегопад. – Прочти чертову папку. И ничего не бойся. Если возникнут проблемы, просто позвони. Я все подробно объясню. И вернусь, если это действительно понадобится.

После ухода Натана я осталась в комнате Уилла. Я слишком боялась, чтобы уйти. В углу стояло старое кожаное кресло с лампой для чтения – наверное, из прошлой жизни Уилла, – и я свернулась на нем с книгой рассказов, которую достала из шкафа.

Комната казалась на удивление мирной. Сквозь щель в шторах виднелся внешний мир, неподвижный и прекрасный под белым покрывалом. В комнате было тепло и тихо, и лишь гул и шипение центрального отопления порой нарушали течение моих мыслей. Я читала, время от времени поднимая глаза, чтобы посмотреть, как безмятежно спит Уилл. Я поняла, что впервые в жизни просто сижу в тишине и ничего не делаю. В нашем доме с его безостановочным гулом пылесоса, бормотанием телевизора и воплями не могло быть и речи о тишине. В редкие минуты, когда телевизор был выключен, папа врубал на полную мощность старые записи Элвиса. В кафе тоже стоял сплошной шум и гам.

А здесь я могла слышать собственные мысли. Я почти слышала, как бьется мое сердце. Удивительно, но мне это понравилось.

В пять часов на мой мобильный пришло сообщение. Уилл пошевелился, и я вскочила с кресла и бросилась к телефону, чтобы не потревожить пациента.

Отменили поезда. Вы не могли бы остаться на ночь?

Натан не может. Камилла Трейнор.

Неожиданно для себя я напечатала ответ:

Без проблем.

Я позвонила родителям и сказала, что остаюсь. Мать, похоже, испытала облегчение. Когда я добавила, что за ночевку мне заплатят, она развеселилась окончательно.