До встречи в Бомбее

Но оказавшись в Оксфорде, она столкнулась с тем, что дочка все время крутится возле Эди, предпочитая ее родной матери. Совсем как Фитц — мужчина, подаривший Элис первый в ее жизни поцелуй и кольцо. Ей было горько и обидно видеть, как Мэделин находит утешение в объятиях Эди и как ее заплаканное личико выглядывает из-за ее плеча. Поразила Элис и мерзость настойчивых объяснений Эди, почему Мэделин — ее родная дочь — ведет себя таким образом: «Просто теперь она знает меня». И неловкое чувство от того, что Фитц, красивый, заносчивый Фитц, смотрит на Элис будто с жалостью. По-сто-ян-но. Ей так и хотелось закричать на него: «Не надо меня жалеть. Не смей!»

А вот родная мать ее не жалела, а продолжала беситься из-за того, что Элис не смогла удержать Фитца, а потом сбежала в Индию. «И пусть, не обращай внимания». Единственный раз, когда они с Ричардом и Мэделин приехали к матери, от той веяло таким холодом, что Элис пожалела о визите.

— Тебе ни за что не убедить меня в том, что ты сделал мою дочь счастливой, — бросила Эдна на прощание Ричарду. — Посмотри на нее. Грусть, знаешь ли, старит раньше времени.

Отец Элис, которого терзала легочная болезнь — от нее в конце концов он и умер, — не сказал тогда ничего. Он казался старше своих лет и был печален.

В тот день Мэделин впервые обняла Элис по собственному желанию: «Мне они тоже не понравились». С того раза девочка не проявляла интереса к Эди и даже к Ричарду, а хотела играть только с Элис, просила, чтобы именно она каждый вечер заходила к ней перед сном (Элис помнила ощущения от ее маленького теплого тельца), умоляла забрать ее обратно в Индию: «Пожалуйста, мамочка, прошу!»

— Давай отвезем ее домой, — говорила Элис мужу. — Малышка уже подросла и, возможно, не разболеется там…

— Она не болела здесь, — ответил тогда Ричард. — Ты это знаешь, Элис.

В глубине души она знала это, иначе никогда бы не отступила. Но, как и в случае с их маленьким сыном, похороненным в море, проще оказалось возложить вину на мужа.

Или в том, что малыш умер, была ее вина? Возможно, она позволила себе «чрезмерно утомиться, слишком перевозбудиться»?

«Нет, — говорил ей тогда Гай, — конечно, в этом нет твоей вины».

Но она продолжала чувствовать себя виноватой. Только никто не говорит о таких вещах. После того, как она вышла из больницы, никто даже не заикался о том, что ребенок вообще существовал. Она понимала, что люди так поступают, чтобы дать ей забыть, но ей не хотелось забывать, потому что тогда получалось, что его слабых толчков, его икоты у нее внутри тоже никогда не было.

И больше взойти на корабль Элис так и не смогла. Она пыталась, и много раз. В первые годы она просила Ричарда бронировать ей рейс за рейсом. Но в ту секунду, когда ее нога ступала на трап и она чувствовала, как под ней качаются доски, как напирают другие пассажиры, слышала запах дыма и соли, тут же словно переносилась в каюту того хирурга и снова кричала, вспоминая о маленьком тельце, «похороненном в море». Элис отступала, разворачивалась и бежала к краю пристани, задыхаясь, но не в силах продышаться, почти ничего перед собой не видя, истекая потом.

В конце концов, к своему собственному стыду, она сдалась и перестала приходить на пристань. Прошли годы. Мэделин — там, вдалеке — выросла, повзрослела, и Элис убедила себя в том, что продолжать безнадежные попытки добраться до дочери уже не имеет смысла. Поэтому она перестала что-либо предпринимать, чувствуя, как Мэделин с каждым днем рождения и Рождеством уходит всё дальше, куда-то туда, где пребывают все ее братики и сестрички.

Так было до тех пор, пока она не вернулась.

И вот дочь здесь, уже не разговаривает с Деллой, а сидит и держит ее за руку.

«Расскажи ей, — советовал Ричард бесчисленное количество раз. — Она будет винить тебя, пока ты не расскажешь».

Сможет ли она сказать?

Элис убедила себя в том, что своим молчанием защищала Мэделин от тоски.

Но теперь она осознала, что на самом деле защищала себя.

От стыда.

Элис поправлялась, но медленно, очень медленно. Седьмого числа она еще мучилась от лихорадки, а Мэдди, измотанная от того, что не смогла уснуть в кресле и провела очередную ночь без сна, уже почти не думала, как ее лайнер отправляется из бомбейского порта, набирает скорость и уходит в открытое море. Она — смотрела на Элис воспаленными сухими глазами в полном оцепенении, будто сама покинула свое горячее тело, и боролась с мыслями о том, что Элис умирает. Она старалась поверить утешительным заверениям Гая, что он видел подобное уже много раз и может с точностью сказать, что ухудшение всегда предшествует улучшению. Теперь, когда Мэдди казалось, что она вполне может потерять Элис, единственное, о чем она думала, — это мамин смех и то, что она давала матери не так и много поводов для радости. Ей так хотелось снова услышать, как смеется мама.

— Нам всем этого хочется, — сказал Ричард.