До встречи в «Городке»

Откуда такая интуиция? — снова спросите вы и будете правы. Между тем секрет прост: Чумаков на одну восьмую был цыганом. Его прабабушка, будучи девицей, согрешила не то с конокрадом, не то с коноводом, не то просто с конюхом, впоследствии оказавшимся цыганом. В минуту опасности колдовская цыганская восьмушка как бы сигнализировала Чумакову: «Осторожно, звездец не за горами!»

А уж тогда оставшиеся нецыганские семь восьмых подсказывали ему: «Вперед, на опережение звездеца!» Начштаба был бессилен перед магической цыганской восьмушкой и потому всегда запаздывал.

В предчувствии очередного начштабовского налета Чумаков время от времени появлялся в зоне оркестра для личного осмотра на предмет нахождения опальных вещдоков диссидентства до того, как их обнаружит сам Акулов.

Сапожные щетки, ножницы, печенье, письма — весь нехитрый солдатский скарб, который мы прятали в тумбочках — разлетался по спальне веселым фейерверком…

Вместе с нами музыкантскую лямку тянул пятнадцатилетний мальчик, воспитанник Чупиков. Мать его работала в посольстве за границей и, справедливо опасаясь тлетворного влияния улицы, списала его в оркестр. Музыкантом Чупиков был никудышным. Его музой была живопись. С натуры рисовать он не умел, а вот срисовывал вполне прилично.

По сути дела он был еще ребенком и больше всего любил картинки из детских журналов. В его тумбочке валялись груды скопированных изображений колобков, курочек, свинок, хомячков и прочей живности. Чумаков, видя упорное нежелание воспитанника овладевать вверенным ем у тромбоном, решил занять его хоть каким-то делом и попросил Чупикова оформить самопальную оркестровую стенгазету «Военный музыкант». Два дня и две ночи, спрятавшись на чердаке, Чупиков с упоением отдавался любимом у занятию. Наконец газета была готова, и Чупиков вывесил свое детище на стенд.

Лицо его сияло, как надраенная солдатская бляха. Коллектив сгруппировался в предвкушении чего-то необычного. Но то, что мы узрели, превзош ло все наши ожидания. Через весь газетный лист Чупиков огромными буквами вывел:

«ВОЕННЫЙ МУЗЫКАНТ»

Кроме этих огромных букв на листе больше ничего не было. Да и зачем? Из каждой буквы задорно улыбаясь, торчали все любимые чупиковские персонажи, причем к идеологически выдержанным хомячкам и зайчикам прибавились идеологически чуждые Микки Маусы и Дональды Даки. Чумаков, узрев на щите зооплод чупиковских бессонных ночей, побледнел и спросил:

— Начштаба видел?

— Еще нет! — гордо ответил Чупиков, разделяя с майором ту радость, которую только предстояло испытать Акулову при встрече с этим шедевром батально-газетной живописи.

— Точно не видел? — очень тихо спросил Чумаков.

— Точно, точно! — подтвердил юный мастер кисти, скромно потупив взор.

Чумаков впал в транс и начал цвести. В течение нескольких секунд мы имели редкую возможность наблюдать удивительную игру красок. Торжественно-красный превратился в лиловый, лиловый перешел в зеленый, который сменился оранжевым, а затем глубоким синим. Оркестр восхищенно молчал, наблюдая это удивительное зрелище.

Понятно, что после случившегося Чупикову было строго запрещено рисовать, и он вынужден был творить в обстановке строгой секретности. Причем, что следует отметить особо, с фауной было покончено. Чупиков решительно перешел на изображение хомо сапиенс, что его и погубило.

Следующий шмон Чумаков начал непосредственно с чупиковской кровати и, приподняв матрац, сразу же обнаружил под ним крамолу — два больших ватманских листа.

Осторожно, как гадюку, он взял в руки один из них, приблизил его к очкам и, оглядев нас, удовлетворенно сказал: «Ну вот!» Мол, этого и следовало ожидать. Весь, так сказать, ход событий указывал на то, что неминуемо должно было случиться. И случилось! Повернув лист так, чтобы всем было видно, Чумаков ткнул в него пальцем и победоносно сказал: «Сиська! Сись-ка!»

Чупиков молчал.

— Ведь это же сиська, Чупиков? — не унимался майор. — Вы ведь не будете меня убеждать, будто это простреленная грудь раненого бойца? Сиська, она и в армии сиська.

Чупиков продолжал молчать, медленно умирая.

— Так-так-так, — торжествовал майор, извлекая из-под матраца следующий лист, — посмотрим, какой нам еще выкидонс Чупиков приготовил.

Содержимое второго листа его уже совсем не удивило. Он был бы разочарован, если бы оно оказалось более приличным.

— Пожалуйста! — сказал он. — Смотрите все! Смотрите, кто еще не видел! Не знаю, как вам, а мне почему-то кажется, что это сильно смахивает на жопу.

И, чтобы убедиться в скабрезности картинки, снова приблизил ее к очкам.

— Жопа! — кратко подвел он итог увиденному. — Ведь жопа, товарищи солдаты?

— Жопа, — хмуро подтвердили товарищи солдаты.

Чумакова стало раздражать молчание Чупикова.

— Я вас спрашиваю, — грозно обратился он к нему, — жопа это или не жопа?

— Никак нет, товарищ майор, — тихо ответил Чупиков, — это не жопа.

— Ах не жопа! — хмыкнул майор. — Интересно узнать, что же это тогда?

— Рубенс! — ответил Чупиков, вскинув голову, точь-в-точь как на известной картине Иогансона «Допрос коммунистов».