До встречи в «Городке»

Взял мой однокурсник реванш за тот первый день наш ей службы, оттянулся по полной программе. Но, слава Богу, прав оказался Томаш, а не я.

Никто не задал нам ни одного вопроса, не сказал ни слова по поводу нашего отсутствия.

В кабинете начальника штаба перед нами предстала сцена из «Скупого рыцаря». Подполковник склонился над нашими ящиками. В одной руке он держит киловаттную лампу, другой нежно поглаживает ящик и приговаривает:

— Ах ты, Господи, ах ты, Господи…

Затем наступает гробовое молчание. После паузы подполковник вытирает платком пот со лба и на выдохе произносит:

— Господи, я же теперь ими все посты освещу!!!

Это был предпоследний день нашей службы в школе сержантов в полку имени Ленинского комсомола.

В память о нашем недолгом пребывании в казармах стояли свежевыкрашенные бюсты, была надежно приколочена гвоздями наглядная агитация и ночью часовых на вышках было видно издалека.

Потом мы попали в ансамбль 76-й Военно-воздушной армии. Назывался он «Политбоец». Организовал его для своего удовольствия замечательный дядька, начальник политотдела Управления ВВС Северо-Запада генерал-лейтенант Лезин Андрей Николаевич, а непосредственно руководил нами Капуллер Илья Фроимович. Больше никогда в жизни я не встречал такого словосочетания: подполковник Фроимыч. Главной задачей ансамбля было исполнение песен, сочиненных генералом Лезиным. Например:

Зловещие ракеты нацелены на нас,
Нам злые силы вновь грозят войною,
Но мы готовы выполнить приказ
И с честью отразить врага любого.

На мое предложение вместо последней строчки петь: «…и отразить врага любой ценою» был получен отказ.

Потом мы разучивали:

Ведь мы механики авиационные,
Надежный страж родной страны,
Готовим в бой машины грозные,
Чтобы уберечь от войны мир.

В ответ на вопрос, нельзя ли спеть: «…уберечь мир от войны», я услышал:

— На гражданке будешь рифмовать!

Но чтобы петь в рифму и в армии, я сочинил «Солдатскую актерскую песенку»:

После вторника — среда,
И четверг — за поворотом.
Дни проходят, как всегда,
В ожидании субботы.
Подтяните ремешок
И проситесь в увольненье.
Как в жару — воды глоток,
Для солдата — воскресенье.
Застегнешь зеленый ворот,
Выйдешь, сразу всех любя…
Как же твой огромный город
Обходился без тебя?!
И в твоих движеньях робость,
Будто в форме в первый раз.
Ты — нелепая подробность
На пути красивых глаз.
Ты знавал аплодисменты,
Но сегодня станешь ты
Только крошечным фрагментом
В пленке мирной суеты.
Что ж, дружок, прибавим шаг,
А не то часы погубят,
И ворвемся в дом, где так
Ждут тебя и очень любят…
Наступает понедельник,
Семь утра. «Пора. Прости!»
Красной Армии отшельник,
По уставу — в монастырь…

Халтура

Была у меня в 1981 году мечта.

Нет, не Гамлета сыграть. Я мечтал о зимних женских сапогах. Фирменных. Итальянских. Двести пятьдесят рублей они тогда стоили у фарцовщиков. Не поймите меня неправильно! У меня-то сапоги были. А у моей будущей жены — нет…

Знаете, как называется концертный костюм артиста? С подачи Вадима Александровича Медведева концертный костюм артиста — это кормилец. А любой побочный заработок театральные актеры называют халтурой. Концерты, съемки, радио — все это халтура. Но на халтуре никто не халтурит. Отношение к халтуре — святое. Ведь основные деньги артиста — на стороне.

Еще задолго до перестройки, до образования всяких там преступных сообществ и группировок в актерской среде уже были поделены сферы влияния в том, что касалось халтуры.

На ленинградском телевидении во всех детских сказках снималось от силы десять моих коллег, в телеспектаклях — тридцать, на радио звучали шесть до боли знакомых голосов. На дубляже фильмов — своя «братва». Самой демокоартичной халтурой, в которой могли забить себе нишу все остальные, оставались концерты.

Моей «крышей» стало Объединение Ленконцерт.

Низкий поклон всем редакторам и администраторам этой конторы.

Благодаря им я был сыт и сохранял человеческий внешний вид, достойный артиста Большого драматического театра, в котором мне платили 120 рублей.