До встречи в Лондоне. Эта женщина будет моей (сборник)

– Я имею в виду одно – тебя с Рагиным кое-что объединяет. У вас есть кое-что общее…

Немец посмотрел на Ледникова то ли осуждающе, то ли с сожалением. А он, как ребенок, боялся признаться в том, что уже давно для всех очевидно.

– И это общее – мадам Николь, – безжалостно докончил Немец. – И ты сам это прекрасно понимаешь.

– При чем здесь она? – слабо продолжал упрямиться Ледников.

– Не знаю. Пока. Но ясно, что этому Зондеру зачем-то нужен мужчина, у которого с мадам кое-что было.

– У нее были и другие, – с вызовом сказал Ледников. И бесстрашно посмотрел в глаза Немцу. – Не только мы с Рагиным.

– Мерси, что проинформировал. А то я этого не знал.

– Почему же тогда именно мы?

– Не знаю. Может, только потому, что вы с Рагиным – русские. Других русских у нее вроде бы не было.

– И что с того? Ну русские, что это меняет?

– А ты не знаешь?! – закатил глаза Немец. – После полониевого скандала в Лондоне сегодня любого русского в Париже можно выдать за агента КГБ, приписать ему любые злодейства, и местная публика будет только аплодировать. Очень удобно иметь такого клиента. Тебе не кажется? Тут я товарища Зондера понимаю.

– Не преувеличивай.

– Это ты мне говоришь? – изумился Немец. – Нет, ты посмотри на него! Ледников, ты совсем рассиропился и расквасился. Очнись, милый, пока не поздно. Видимо, до тебя дойдет что к чему, когда тебя, как Рагина, посадят на цепь и будут готовить к жертвенному обряду.

Немец, конечно, мыслил четко и, главное, бесстрашно – его ничто не останавливало.

– Хорошо, а что мы можем теперь сделать? – рассудительно поинтересовался Ледников.

– Мы можем прямо сейчас поехать в Орли и отправить тебя первым же рейсом в Москву или Петербург. Где Зондер тебя уже не достанет.

– Не годится.

– Почему же?

– Я не могу бросить в такой ситуации тебя одного, – усмехнулся Ледников. – Пропадешь ты тут без меня.

Немец застыл, как громом пораженный.

– Ой-ой, какие мы героические! Какие мы благородные! Прямо поручик лейб-гвардии его императорского величества!

– Думай, как хочешь, – отрезал Ледников. – Но я не уеду.

Немец прошелся по комнате. И сказал уже спокойно, но настойчиво:

– Валь, я понимаю, что ты не хочешь уезжать из-за нее, но… Подумай…

– Я подумал. Donner du flan. Будем играть по-честному – вместе начинали, вместе выпутываться будем.

– Acte genereux! – проворчал Немец. – Поступок бла-агородный… Но не разумный.

– Как всякий благородный поступок, – улыбнулся Ледников. – И знаешь, что еще? А вдруг, если я смоюсь, Зондер переключится на тебя? Ты же тоже какой-никакой, а русский!

– Но я чист в отношении мадам! – отбился Немец. – Меня с ней ничего не связывает.

– Да кто тебе поверит! – ухмыльнулся Ледников. – С твоей репутацией все что угодно можно приписать.

Немец невольно улыбнулся.

Потом они еще прикинули, есть ли смысл обращаться в полицию или к знакомым Немца из ДСТ и решили, что идти туда, по большому счету, не с чем. Рассказывать, что мсье Ледникову кажется, что за ним следят люди из банды некоего злодея Зондера, о котором они ничего больше не знают? Сообщить, что они убили Рагина? Но где доказательства? Тело-то наверняка уничтожено… И вообще, тогда надо точно сдавать Карагодина. Ледников был категорически против, а Немец и не настаивал. Ну и вариант с Николь – предупредить, что вокруг жены президента творится что-то непонятное – тоже не проходил. Спросят: что вы имеете в виду? И что? Бормотать про ее русских любовников? Идиотизм!

В общем, особого выбора не было – надо ждать хоть каких-то известий от Карагодина, который обещал информировать обо всем, что может быть интересным.

Немец вскоре умчался по своим бесчисленным делам, и Ледников остался один в его огромной квартире. Бродил из комнаты в комнату, заваривал зеленый чай на кухне, валялся на диване, думал даже принять ванну, но потом расхотел, включил и выключил телевизор, залез в интернет на российские сайты и опять потащился на кухню – такую безупречно чистую, словно только что тут орудовала малышка Клер.

Голова была пуста, какие-то обрывки разрозненых мыслей носились в ней, словно гонимые ветром листья, когда огромно и просторно в осеннем полушарье… Сразу стали лепиться одно к другому слова из любимого стихотворения Самойлова. «Дым, облако и птица летят неторопливо… О, как я поздно понял, зачем я существую!.. И что порой напрасно давал страстям улечься!.. И что нельзя беречься, и что нельзя беречься…»

Он бормотал про себя эти замечательные слова, но сквозь них уже пробивались другие, лепились одна к другой тяжкие мысли, от которых нельзя было прятаться – от них зависела жизнь, и не только его собственная.

«Вот, блин, прокатился, называется, в Париж по делу!» – зло усмехнулся про себя Ледников. Теперь сиди и жди тут, когда за тобой придут от товарища Зондера, который готовит какую-то крупную пакость, в которой тебя используют. То ли живого, то ли в виде бездыханного тела… Самое смешное – и Немец в такой же ситуации, за ним тоже охотится страшный дяденька, у которого тоже в Париже намечается выгодное дельце, вполне вероятно, с трупами, кровью и прочими мерзостями…