До встречи в Париже

"Но ты же любишь Джэя?" – ее тонкие пальчики с силой сжимали карандаш, а по лицу было видно, что она что-то обдумывает.

– Зачем ты меня расспрашиваешь? – не выдержала я и заговорила шепотом.

– Диас, – моментально послышался недовольный голос месье Бартлена.

Я замолчала, переводя взгляд на учителя.

С недовольным видом он стоял у доски, сжимая в пальцах мел. Я видела, как напряжены его руки. Сегодня он закатал рукава своей белой рубашки, поэтому всему классу пристала его отличная физическая подготовка.

Я испугалась.

– Да, месье Бартлен, – откликнулась я.

– Вместо того, чтобы общаться с подругой, Вы бы лучше слушали материал. У вас "неудовлетворительно" за последний тест, – строго говорил мужчина.

– Но я слушаю, – ответила я, и в меня полетел мел.

Я успела отвернуться, услышав, как кусочек ударился об пол и рассыпался на крошки.

В классе повисла тишина.

– Диас, – уже спокойнее выдохнул месье Бартлен, – покиньте кабинет.

– Но…, – я не успела ничего договорить, как мужчина снова заиграл своими мускулами от раздражения.

Выхода не было.

Черт.

Я встала со своего места, хватая сумку и не тронутые учебник и тетрадь, и вышла из кабинета.

Да что ж за жизнь такая!?

Мне вечно везет.

Так еще и мелом кидался.

В собственных мыслях я и не заметила, как дошла до небольшого холла с цветами и скамейками. Здесь всегда было красиво и спокойно, а также среди огромных листов некоторых южных растений можно было спрятаться от педагогов.

Зал был полон солнечного света, было тепло, а огромное количество зелени заставило меня забыть о том, что на улице зима.

– Мадемуазель Диас, – недовольным кряхтением протянул знакомый голос, и рядом с клумбой неизвестных мне цветов я увидела самое ненавистное лицо.

От старческих изменений ее голова слегка тряслась, поэтому дряблый обвисший подбородок трясся как у петуха. Ее засаленные блестящие волосы были стянуты назад, увеличивая ее пронизывающие меня ненавистью глаза. Очки привычно находились на кончике носа.

– Мадам… Шарлемань, – я попыталась вложить в голос всю испытываемую к ее внешности отвращение.

– Вы снова выглядите так, словно за Вами никто не следит! Поправьтесь, мадмуазель Диас.

Я полностью ее проигнорировала, пройдя к скамейке и опустившись на нее.

– И с какого же урока Вас выгнали? – в ее голосе слышалась насмешка.

– С алгебры, – ответила я, и не переводя взгляд на учительницу.

– Я повторять еще раз не стану, проведите свою внешность в порядок, иначе я поведу Вас к директору! – уже громче и более грозно проговорила мадам Шампунь.

Ну вот зачем она еще сильнее портит настроение!?

– Я и так выгляжу нормально, – ответила я, и женщина поднялась со скамейки.

– Мадмуазель Диас! – она уже кричала во все свое горло. – Вы лицей у меня не закончите! Посмотрите на себя! Вы позорите лицо нашего лицея! Вам не стыдно?

– А Вы считаете, что выглядите отлично? А прическа просто шик? – не выдержала я. – Примите душ, наконец, а потом будете меня учить!

Женщина застыла, а я не жалела о сказанном.

Наконец, мадам Шампунь знает, что о ней на самом деле думают.

Мадам Шампунь продолжала проедать меня своим гневным взглядом, и я поняла, что оставаться здесь дальше не могу. Зеленый цвет теперь меня раздражал, поэтому, поправив сумку на плече, я поднялась со скамейки и поспешила покинуть холл.

Быстрым шагом, не оборачиваясь, я прошла через весь корпус и спустилась вниз по лестнице.

Где-то здесь обязательно караулит директор, ходить по этажам во время уроков его любимое занятие, поэтому я решила пойти в столовую.

Сколько драк (как девичьих, так и парней), сколько слез, скандалов видели кухарки нашей столовой, и слишком часто за последнее время они видели меня.

Когда я раскрыла двери и сбила с обуви снег, пара любопытных глаз уставились в мою сторону.

Скорее бы главный корпус со столовой сшили коридором, года три обещают, а студенты все так же ходят по улице.

– Выгнали с урока? – спросила полная женщина. Я была удивлена ее дружелюбием, обычно кухарки грозят расправой директора или орут так, что звенит посуда. Эта женщина слабо мне улыбалась, поэтому я не стала садиться за самый дальний столик, а расположилась возле раздаточной.

Она была африканкой. Кожа была цветом темнее молочного шоколада, и на ее фоне зубы и белок глаз казались идеально белыми, как свежий снег. Ее черные вьющиеся волосы были сцеплены заколкой на затылке, а голос был низкий, утробный.

– Да, – честно призналась я.

– Болтала с подружкой? – она улыбнулась еще шире, перемешивая что-то в большой кастрюле.

– Всегда достается мне, – проговорила я, – общаться хотела она, а не я. Она и начала разговор, просто проблемы всегда ко мне липли, и именно поэтому здесь сейчас я, а не она, ну или же не мы вдвоем, а только я одна. Только недавно начала понимать математику, вгрызаюсь в этот чертов учебник, желая понять хоть что-нибудь, для того, чтобы потом меня выгнали по чужой вине!?

Негодование во мне зашкаливало, и я понимала, что мне обидно.