До встречи в раю

- Включай и заодно налей всем... Три месяца назад здесь начали твориться страшные вещи. Люди, принадлежащие к разным кланамн горцы и выходцы из долины,- обнажили кинжалы. Появилось сразу много оружия, полилась кровь. Группировки схлестнулись, вспомнились старые ничтожные обиды. Замшелые старики подняли за собой зеленых недоумков. То тут, то там под нож попадали целые семьи. Трупы со связанными колючей проволокой руками в реке. Лица изувеченные. Их вылавливали и зарывали прямо на берегу. Власть взяли боевики фундаменталистского направления. Эти были за единую, этнически чистую теократическую республику. Инородцам предлагалось катиться к чертовой матери с минимумом пожитков. Все нажитое считалось национальным достоянием Республики и платой за время проживания на ее территории. Уехали единицы. Куда остальным деваться? Некуда. Их нигде не ждали. Они испокон веку жили на этой земле, работали, жили по местным традициям и искренне считали, что все люди братья. Но "братья" вдруг решили, что "неродные" их все годы обманывали, ели кашу и плов из их казана и пора турнуть дармоедов. Люди стали бояться выходить из домов. Фабрики, где и работали инородцы, остановились. Начался хаос. В магазинах шиш ночевал. Что надо делать, чтоб уцелеть на вершине власти, когда вокруг развал и вселенский бардак? Надо добиться всеобщего мира или развязать беспощадную войну. Чем страшней будет, тем больше шанс скорей ее завершить. На мир ума не хватило - решили воевать. Но полбеды, если воевать. А начался открытый грабеж. Инородцев стали выселять кварталами. Туда же по черным спискам попадали и свои неугодные: чиновники, мелкие начальники. Первым делом увозили крепких мужиков. Руки за голову - и на автобусы. Это у них называлось чисткой. Вроде как боевиков и оружие искали. Шерстили сначала в восточной части города, сожгли все дома. Там зажиточные жили, больше по торговой части. Увезли за город, постреляли, чуть землей прикопали. А то и собирали в кишлаке людей, заставляли камнями забрасывать несчастных. А те в яме стоят, пока не забьют. Кидают все - от мала до велика. На другой день уцелевшие н бабы, дети, немного мужиков - толпой ко мне. Я открыл ворота, впустил. Что там было, хоть не вспоминай... Привезли труп женщины, положили возле КПП. Обезображена начисто, груди отрезаны. Кто так измывался? Мне кричат: "Лаврентьев, ты же русский командир, у тебя большое сердце, как же ты мог допустить такое! Почему не защитил? Ты же сильный, ты же мог!" В лицо плюют: "Вы жалкие трусы, а не офицеры!" А на другой день - снова "чистка", и буквально в сотне-другой метров от полка стреляют. Тут мои прибежали. "Командир, там директора школы убили!"

- Женя, может, не надо об этом? - умоляя, произнесла Ольга.

- А почему вы не направили танки? - спросил Сидоров.

гн Ты хоть понимаешь, что такое танки среди жилых застроек? Среди многоэтажных домов! Чапаев... Дело одной минуты - отдать приказ. Офицеры меня не понимали, рвались в бой. Патроны просятся наружу! Никому не пожелал бы побывать тогда на моем месте. Приказ свыше один - не встревать! Дело конкретной минуты... Отдать приказ. У меня сердце тогда как клещами сжало. Татары, туркмены, киргизы... Живые люди... А вот гляньте! - Лаврентьев вытащил из стола стопку писем. Мать солдата пишет. Саши Артамонова мама... Его три года назад убили. На посту часовым был - из-за автомата убили. Отвезли, похоронили, а мать все пишет ему, не верит, что он давно умер. И я не знаю, что мне с этими письмами делать. Я сказал, чтоб их мне приносили. Это письма, на которые никто не сможет ответить. Ни один человек. Вот, почитайте, да я сам лучше: "Здравствуй, дорогой Сашенька. Я снова пишу тебе письмо, все жду от тебя весточки. Понимаю, что служба у тебя трудная и нет времени ответить. Вчера я пошла в магазин и купила тебе на день рождения новую рубашку. Ты, наверное, раздался в плечах, поэтому я взяла на размер больше. Она очень красивая и теплая. Я сейчас гляжу на нее и все представляю, как ты приедешь и оденешь ее. Она тебе очень пойдет, мой дорогой сыночек. Неделю будем праздновать твой приезд. Пойдем в парк или в кино, ты всегда любил ходить со мной в кино. Ну а если тебе захочется пойти на танцы, я, конечно, возражать не буду. Ты ведь уже большой, и тебе надо будет познакомиться с девушкой..."

Лаврентьев налил всем по полной кружке и предложил выпить за русскую армию, встал первым, за ним поднялись остальные. Через пять минут Федор Сидоров дал согласие служить в полку.

* * *

- Ты считаешь, что печатью гениальности мой лик не отмечен? - не очень довольным тоном спросил доктор Шрамм.

- Наоборот! - поторопилась заверить Ада. Ты счастливое исключение. Тем более опыт самоконтроля в нашей больнице дает тебе соответствующие гарантии остаться в добром уме.

Она подогрела на керосинке нехитрую снедь, разлила водку по стаканам. Доктор покосился, но ничего не сказал, молча взял стакан, чокнулся, медлено выцедил, потом с жадностью набросился на еду. Ада же ела неторопливо, с любовью глядя на Шрамма.