До встречи в раю

— А я вот чувствую, пловом пахнет, дай, думаю, погляжу… — произнес он, присаживаясь на свободное место.

— И правильно сделали, гражданин начальник, — похвалил Хамро.

— Да брось ты, Хамро, так официально. Зови просто: товарищ полковник или даже по имени-отчеству… Мы же тут все свои!

Обласканный Хамро принялся раскладывать плов по тарелкам, первому положил Косте, но тут Штукин резонно заметил:

— Подожди, надо командира позвать. Давай, Костя, дуй за ним, раз ты здесь хозяин.

Костя вылез из-за стола, пошел в штаб. Минут через пять он вернулся с откупоренными бутылками.

— Коньяк, — пояснил он. — Из стратегических запасов командира.

Лаврентьев появился вместе с Ольгой. При его появлении все встали, даже Фывапка. Евгений Иванович сел во главе стола, Ольгу посадил рядом с собой.

Все дружно выпили и набросились на плов, опустив носы в миски. Хамро украдкой огляделся: поглощали исправно. Впервые за последние годы он почувствовал себя человеком на своем месте.

— Поговорим о любви… — произнес командир и поднялся. — Когда-то нашей Олечке я сказал: «Любовь к женщине — это такая частность по сравнению со всей несоизмеримой способностью человека, то есть мужчины, к любви». Я даю возможность всем присутствующим в течение пятнадцати секунд оценить глубину этой мысли. — Командир поднял руку с часами и по истечении времени спросил: — Кто хочет высказаться?

Оля встревоженно посмотрела на Евгения Ивановича.

— Очень верная мысль! — поспешил высказаться Костя.

— Одно другому не мешает, — перевел ответ Фывапки Сидоров.

— А сам как думаешь, не мужик, что ли? — рявкнул Лаврентьев.

— Наверное… — пожал тот плечами.

— Мысль глупа и вредна, — подвел итог обсуждению командир. — В чем я и сознаюсь перед Олечкой. Любовь к женщине — это главное, а остальное — уже частности. Потому что мужчина, не способный любить женщину, не сможет любить все остальное, что вообще можно любить. В этом я и признаюсь, Олечка.

— В чем? — еле слышно, одними губами, спросил объевшийся пловом единственный солдат полка.

— Оля, я признаюсь в том, что люблю вас. Говорю при всех. И хочу жениться…

— Вы с ума сошли, — скороговоркой произнесла она и выскочила из-за стола.

Командир проводил ее веселым взглядом, поднял стакан:

— За любовь мы и выпьем!

Фывапка, которой перевели содержание последней тирады, захлопала в ладоши.

Командир выпил, опустил стакан, бросил Штукину:

— Пройдусь по территории.

Он не стал догонять Ольгу, все, что надо было сказать сегодня, он уже сказал. Пусть подчиненные пошушукаются, попьют коньячку, а завтра он даст им за что-нибудь крупный нагоняй. Просто так, чтобы не думали, что у него слишком уж душа нараспашку. В конце концов признание было нужно ему и, возможно, Ольге. Все остальные должны благоговейно воспринять информацию, доведенную командиром. «Пусть Ольга, черт побери, прочувствует, что такое первая полковая дама… — подумал он. — Жаль, что не оценила его порыв. Может, подумала, что это оригинальничанье. Но разве такими вещами шутят?»

Еще утром Лаврентьеву и в голову бы не пришло то, что он сделал вечером. Спонтанное признание — это вспышка искренности человека. Правда, потом может прийти сожаление; человек — противоречивая скотина: особенно это свойственно мужчинам. «В такой ситуации я, наверное, похож на фюрера, который учудил жениться перед тем, как отправиться на тот свет» — пришла аналогия.

* * *

…На следующий день после дежурства Ольга закрылась в своей комнатушке в штабе. Отдых она ненавидела еще больше, чем дежурство: все теряло свой смысл, казалось временным, непостоянным, никому не нужным. Все жили в мире ожиданий, как на вокзале, где у каждого свой поезд — судьба, которая вывезет каждого в свою сторону и в назначенный час. Офицеры ждали замены, чтобы уехать и никогда больше не возвращаться «в эту дыру». Мятущийся Лаврентьев, кажется, постепенно сходит с ума, но сходит вполне рационально. Он мечтает заменить всех ветеранов и сохранить какое-то подобие полка. «Сидим на пороховой бочке, улыбаемся, на что-то надеемся… Женька просто спивается. Алкоголик! Здесь все алкоголики. И почему-то именно они объясняются мне в любви. Другие не объясняются. Если им что-то и надо, то гораздо более приземленное, например одна ночь с экстазом. Как все мерзко!.. Правда, никто не осмеливается. Боятся… Я командирская шлюха, которая ни разу с ним не спала. И поэтому все равно шлюха».