До встречи в смертинете

Пока Роберт регулярно перекидывался несколькими фразами со странной поэтессой, он не придавал значения этим отношениям, но сейчас заметил: на месте разговоров с Лизой образовалась вполне осязаемая пустота. Поднимаясь по лестнице и не видя знакомого скрюченного силуэта на подоконнике, он эту пустоту чувствовал — точно лежал на подоконнике холодный стеклянный шар, который, проходя мимо, у него не получалось не задеть плечом. Роберт обычно останавливался у окна и смотрел во двор. Иногда он вспоминал фрагменты бесед с Лисой:

— Мать моя считает, что люди искусства все с ума сходят и нормально жить вообще не могут. Ты считаешь, это правда?

— Не думаю. Я встречала в жизни до кучи разных людей искусства. Так вот… Если свести все мои наблюдения воедино, вообще нельзя говорить о «людях искусства» в целом, как о социальной группе, настолько сильно они все отличаются между собой. И таки да, многие из них живут как самые обыкновенные люди. Они ходят каждый день на работу, трудятся, некоторых, представь себе, даже ценят в коллективе; по вечерам они заходят в супермаркеты за обыкновенными продуктами, покупают хлеб, сыр, колбасу, синтетическое молоко, а не божественный нектар; они возвращаются с полными сумками в семью, готовят еду, празднуют праздники, пекут печенье по воскресеньям, и, представь себе, у некоторых даже получатся вкусно. При всем при этом они носят в своих головах под шапками, словно в запертых сейфах, удивительные миры.

Встречаются, конечно, кадры, порхающие по жизни, как рваные пакеты на ветру: завсегдатаи питейных заведений, рвущие глотку за недостижимое по определению всеобщее благо; ловеласы, которым, чтобы написать новое стихотворение, нужно полюбить новую женщину; одиночки, готовые в любой момент сорваться и поехать в любую точку земного шара; болезненные, одержимые своим талантом борцы с миром, как Ницше — такие люди просто гораздо заметнее прочих, потому и существует общественный стереотип «мятежного гения». Но это не обязательно. В большинстве случаев творческим личностям, пусть и имеющим странности, удается, затянув поясок да согнувшись в три погибели, пролезть в ту узкую дыру в заборе, что зовется «нормальная жизнь нормального человека».

— Ты очень расстроилась, когда не поступила?

— В первый раз — да. Я совсем гротескно горевала. Мне показалось, что вся моя жизнь на этом кончена. Однако, уже к середине следующего года я не только оправилась, но даже начала думать, что правильно они сделали, отшив меня, и не так уж я была готова тогда стать поэтессой. Я выросла немного. И когда пошла поступать в следующий раз, мои работы оказались гораздо выше по уровню, но всё ещё недостаточно хороши для зачисления. Второй провал тоже расстроил меня, правда, уже не так разрушительно. И всё повторилось. Вслед за первыми слезами пришло осознание ошибок, желание их исправить, стремление подготовиться на третий год ещё лучше… Мои поражения учили меня.

Роберту не давало покоя слово, данное им матери.

— А если бы у тебя была всего одна попытка?

— Так не бывает, — твердо заявила Лиса, — творчество оно ведь как понос — всегда найдет выход. Я знала людей, которые создавали потрясающие произведения искусства и никогда не учились в Академии. Академия ведь не панацея. Экзаменационная комиссия не универсальный измеритель таланта. Там сидят всего лишь люди, у каждого своя правда и своё мерило… Я, помню, встречала одного человека, неприятный тип, нос у него как клюв у попугая, так он послушал мои стихи и вынес вердикт: в бабе такой талант не к добру, бросай дурью маяться, иди лучше щи вари да детей рожай; а другой человек, тоже пожилой, далеко не добрый, но очень справедливый, сказал: ни один мужчина не стоит того, чтобы перестать творить, и если твой парень запрещает тебе выступать со стихами — гони его шваброй и замок меняй, такой талант в столе запирать грешно! Кому из этих двоих прикажешь верить? Оба — люди авторитетные, уважаемые. Поверь мне, в творчестве есть только один путь — твой собственный, вертлявая тропинка интуиции выведет тебя лучше казенных дорожных указателей.

Роберт остался благодарен Лизе. Она набрела на слова, которые послужили эффективным анестетиком, пока в нем болел страх провала.