Добердо

Бозенский врач немедленно предложил прислать сестру милосердия, но после категорического протеста Эллы перестал на этом настаивать. После обеда гости уехали. Керн взял с меня слово, что как только я почувствую себя лучше, сейчас же извещу его. Ведь после этого отдыха мне еще полагается отпуск.

— Таких людей, как вы, дорогой лейтенант, не бросают опять сразу в огонь.

Когда они выезжали, я стоял в дверях и долго смотрел им вслед. Эллу я нашел на балконе, откуда она тоже следила за уезжающими.

— Видите, Тибор, о вас не забыли.

— Да, война еще претендует на меня, — сказал я задумчиво.

— Ну, а вы как?

— Я на нее не претендую.

Элла засмеялась, но не могла скрыть своего волнения. Ее беспокоил всякий шорох, и она ни за что не соглашалась лечь в постель.

— Бедный бозенскнй врач, — сказал я ей вечером.

— Почему вы его жалеете?

— Он, бедняга, предписал, вам: никаких волнений, никакого напряжения, а вы — как натянутая струна.

Элла опустила голову и исподлобья посмотрела на меня.

— Письма жду, Тибор.

— Вы так влюблены?

— Ах, какой дуралей! Вы ничего не понимаете, Тибор. Как можно быть таким наивным?

Я знал, что она ждет письмо от Алексея, но разве мог я предполагать, что будет в этом письме? И оно пришло на следующий день после отъезда Керна. Элла как будто переродилась и сразу выздоровела. Она встала, приняла ванну, оделась, потом долго раскладывала свои вещи и, наконец, позвала меня.

— Он здесь, в Мартинсбрюкке, — сказала она с блестящими глазами.

— Кто?

— Читайте. — Элла протянула мне письмо. Оно было написано по-французски и шло из Берна четыре дня. Письмо было короткое и довольно холодное, всего несколько строк.

— «Дорогая Элла! Последнее время я был очень занят. Мы снова собрались с нашими друзьями в Циммервальде, под Берном, где мы бывали с вами».

— Не с друзьями, а с товарищами. Надо читать: товарищи, а не друзья.

— Разве не все равно?

— Нет, товарищ — это больше, чем друг. Ну, читайте дальше.

— «Мы обсудили тут несколько вопросов, касающихся сегодняшней ситуации».

Я остановился, посмотрел на Эллу и подумал: «Что они могли там обсуждать? Наивные люди! Они не знают, какая страшная сила — война».

— Продолжайте, продолжайте, — сказала Элла, закрыв глаза.

— Словом, в первую очередь дело, а потом личные вопросы, — заметил я иронически. — «Теперь я освободился и могу исполнить вашу просьбу. Через три дня после отправления этого письма я еду в Мартинсбрюкке и буду ждать вас и вашего брата в указанном месте. Привет. Алексей».

— Ну, теперь понимаете? — спросила Элла взволнованно.

— Понимаю, — тихо ответил я.

— Ну, и что скажете? Вот это и есть мой план, — быстро прибавила она.

— Значит, бегство?

— Бегство. Вы находите это невозможным?

— Нет, нет… но, знаете, так неожиданно, сразу…

Элла встала, подошла к окну и тихо, еле слышным голосом заговорила:

— Тибор, поймите меня. Эта мысль зародилась у меня, когда я получила известие о смерти Арнольда и вашем ранении. Арнольд погиб потому, что не смог побороть внутреннего хаоса и противоречий. Он не мог разгадать жуткую тайну войны — и погиб. Вы не случайно остались в живых. Вы вовремя начали сопротивляться — и за это награждены жизнью. Вы самый близкий и самый родной мне человек. Алексей — совсем другое, вы это поймете позже. Когда я получила письмо от Красного Креста, моей первой мыслью было: Тибора надо спасти, надо вырвать его оттуда, это моя обязанность. Алексею я ничего не сказала, но была уверена, что он одобрит мою мысль. Видите, он пишет: «Я буду ждать вас и вашего брата в указанном месте». Я всегда говорила о вас как о своем родственнике, и он, очевидно, думает, что вы мой двоюродный брат. Но это не важно, вы ведь для меня больше, чем двоюродный брат. Ну, понимаете меня?

Я понимал Эллу и, улыбаясь, смотрел в ее глаза, в эти дорогие, умные, чудесные глаза. Они уже не спрашивали, а смеялись и одобряли.

— И если бы Арнольд был жив, мы бы втроем?.. — спросил я, отвернувшись.

— Ну конечно, конечно! — воскликнула Элла.

Больше мы об этом не говорили. Целый день готовились, выбирали одежду, упаковывали остающиеся ненужные вещи в чемодан, навели порядок в своих комнатах, вложили в конверт нужную сумму за пансион за месяц вперед и несколько строк фрау Дине. Положили конверт в один из незапертых чемоданов и сели изучать карту. Посмотрев на нее, я улыбнулся. Ведь Мартинсбрюкке прекрасно видно отсюда, если подняться на ближайшую гору.

— Где он будет нас ждать?

— В трех километрах от границы, на швейцарской стороне, находится такое же лесничество, как и наше.

Я уже обо всем этом написала Алексею. С Мартинсбрюкке он спустится туда. Вы помните, я попросила недавно у фрау Дины ее пограничное удостоверение, с которым они имеют право свободно переходить на ту сторону, в гости к своим родственникам. Это удостоверение сослужит нам большую службу.

— Ого, Элла, полная романтика: бегство, фальшивые документы, свидание на опушке леса!.. Ну, а что скажет фрау Дина?

— Она получит свои документы обратно от своих родственников Бреготтов. Это все, дорогой мой, хорошо обдумано. Завтра утром мы двинемся.

— Двинемся.