Добрая память

Григорий был зол на Петра. Не жалея
Слов резких, он гневно о нем говорил:
«Как смел, гад, с сестрою расстаться моею?!
Знал бы, где прячется, точно б убил!

Ей-богу, убил бы! Не веришь мне, Соня?

Четверых детей бросить! Он был мне как брат,
Но, ежели с горя что станет с сестрою,
Кончить судьбу его я буду рад!»

Соня, заметил, в ответ улыбалась –

Грозящий Григорий казался смешон.
(Гневливости мужа давно не боялась.)
«Да что, Петр совести, что ли, лишен?

Еще коммунист!» – «Есть, должно быть, причина», –

Спокойно и просто сказала жена. –
«Причина одна: семьянина личина
Не по нему – надоела она». –

«Ужели тринадцать годов притворялся?» –

«А хоть бы и так! Знал бы, с дурой какой
Сестру позабыв мою, нынче свалялся,
Лежали бы оба в могиле одной!

Я не шучу!» Соня смехом давилась.

Сердцу же было совсем не смешно.
Мыслям ее подозренье открылось,
О коем и молвить, казалось, грешно.

А всё ж … «Неужели ушел из-за Вари?

К поступку был повод: супруга врага
В родне – клеймо. Или Петру подсказали,
Иль сам смекнул, служба коль дорога.

Кто его знает, где нынче он служит!

Опасается членом быть “вражьей” семьи?
Трусит? А может, и вправду, так нужно?
И осуждать мы Петра не должны?»

Ольге Ивановне всё рассказала –

Своя ведь. Вздохнула та тихо в ответ:
«Кабы в Москве увели, я б узнала,
Жив твоей Вари супруг или нет». –

«Клянусь, я бы вас никогда не просила!» –

«Не зарекайся. А вдруг пригожусь?
Другим узнавать не однажды ходила». –
«И вы… не боитесь?!» – «Кого? Не боюсь.

Он, Соня, не подлый… Как взяли в солдаты,

Прошел две войны, ранен был тяжело…
На фронте и выдвинулся». – «Не надо! –
Про чекиста я знать не хочу ничего!» –

«Как скажешь». – Тут сразу подумали обе,

Что Петр, быть может… Лояльность к родне
Боролась с немым отвращением в Соне,
Но знать не могла она правду вполне.

«Соня, родные еще к вам бывают?» –

«Меньше. Кровати поставили мы.
Видите? Дочкам». – «Твой муж удивляет». –
«Он дорог мне. Сердцем близка я к любви.

Спасибо за то, как со мной говорили». –

«Умница! Я предала своего:
Фамилию Лёне недавно сменили.
Очень теперь на душе тяжело». –

«Георгий Петрович бы понял вас». – «Разве?» –

«Он вас просил выжить любою ценой –
Не вы ли мне молвили?» – «Но не столь страшной –
Ценою попрания крови родной.

Сонечка, сыну отца я сменила!» –

«Кровь невозможно никак заменить,
А на бумаге… ведь это фальшиво!» –
«Умеешь же ты утешителем быть.

Спасибо тебе… Надя очень страдает.

Была ко мне. Что у Сережи есть сын,
Пусть лишь по бумагам, ее унижает.
Не донесла, а то сели б мы с ним.

Может, еще донесет от обиды». –

«На мужа? Как можно?!» – «Чем пуще любовь,
Тем больше тропинок к безумству в ней скрыто…
С Сережей они двоюродная кровь.

Не по закону – по просьбе венчали». –

«Нельзя кровь мешать… Как же это они?» –
«Не первые. В книгу-то их не вписали…
За мачехой есть моей доля вины.

Была она женщиной очень культурной –

Августа Степановна, доброй была,
А за отца моего вышла трудно –
Вдовой с годовалым осталась одна.

Больше ей некуда было податься.

Свели их знакомые. В детстве моем
Супруг ее первый родней мне казался,
Так часто та вслух вспоминала о нем.

Сережи отца она очень любила.

Сережа, понятно, не помнит его.
Тот был из Казани. Родни его было
Много, а ведь не помог ей никто!

Хотя бы копейку однажды послали!

Нет! А узнали, что вышла она
Замуж опять, и писать перестали.
Студент был Сережа – пришло два письма.

Звали к себе: “Сына уж покажите”.

Рада была. Ехать брат не хотел.
Отец мой сказал: “Поезжай, погостите”, –
Причиной отказа стать явно робел.

Послушал отца моего. Погостили:

Дядя Сережи на свадьбу-то звал –
Дочку его выдавать должны были –
Надю. Не выдали – брат мой украл!

С первого взгляда ему полюбилась.

И он ей. Мой брат совершенно был чист,
Робок, – впервые с ним чувство случилось,
Жених же старик, как по осени лист.

Наде доверчивой с детства внушали,

Что вряд ли завидная ждет ту судьба, –
В семье некрасивой и глупой считали.
“Берет старик, радуйся, – хоть чья жена”.

Красою, и верно, Создатель обидел –

Не всем быть красивыми. Горе ее
Сережа мгновенно и ясно увидел.
В Казань ехал с мамой, назад без нее.

Августу Степановну бросил в Казани

И с Надей в Москву спешно – день до венца.
К отцу моему пришли, всё рассказали,
Хотя осужденья боялись отца.

Но он не в обиде был: “Выкрал невесту?

Молодец! Старику владеть юной грешно.
Двоюродные вы? Повенчают по чести.
Иначе и думать не смейте – смешно!

Вопрос о цене”. – “Коль без записи в книгу –

В обычную цену, – священник сказал. –
Есть ли родство, нет ли, – в церкви не видно, –
Разумную, скромную сумму назвал. –

А коли вам надо, чтоб в книгу вписали,

Добавить извольте уж – мне рисковать.
Одна ведь фамилия – скроешь едва ли,
Что к архиерею тут надо писать”.

Весьма экономно и быстро венчались.

Августа Степановна в слезы: “Сынок!
Что ты наделал? С родней согрешаешь!” –
Из Казани вернулась, да к свадьбе не в срок.

За новобрачных отец мой вступился:

“Какая ж Надежда Сергею родня?
Родней воспитать надо. Славно женился!”
Надя невесткой послушной была.

Все вместе и жили. “Сережа, Сережа,

Да что ж ты на дом наш зря страху нагнал? –
Потом говорил ему тесть. – Ты хороший.
Я б тебе Надю с поклоном отдал”.

Такая вот быль. Очень любят друг друга…

Гнусно, что стала я им поперек…
Подождем еще год – разведемся. С испуга
Можно всю жизнь жить. И так мне помог!»

Соня не слушала. В мыслях иное.

Думала тихо и горько она:
«Разлука Арсеньевых – нам с Гришей горе.
С их свадьбою связана наша была.

А если за ними вслед мы разойдемся?» –

«Глупости, Соня! И в ум не бери.
За жизнь, как умеем, так нынче деремся.
Судьбы людей искалечены, злы.

Не слишком суди ты чужую разлуку». –

«Любил бы, ушел бы от службы такой,
Где причинить семье требуют муку». –
«Со службы пускают легко не любой.

Форму не носит?» – «Жена не видала –

Так говорит. А Бог знает ее!
Она бы, любя, ему всё оправдала,
В огонь бы и в воду пошла для него». –

«Хорошая, значит… О, самым хорошим

Бог почему-то на плечи кладет