Добро пожаловать домой

Отца Марьям звали Ханиф абзый, и с первых пожелтевших фотокарточек он смотрел на меня в парадном костюме, держа под руки молодую невесту, мать Марьям. Молодой, красивый, с пышной шевелюрой… Дальше с чёрно-белых снимков на меня смотрели и сама Марьям и её родная сестра. Обе они были ещё совсем крошками.

Фотографии пахли железом и воском, я принюхался:

– Откуда такой запах?

– О, это от микросхем, папа был электриком, он мог сам сделать радио или магнитофон, мог починить что угодно – телевизор, холодильник! А какую он делал раньше цветомузыку. Вот здесь по углам стоят, он сделал их ещё в юности, когда мы с сестрой были маленькими. Жаль, что время радио и магнитофонов ушло безвозвратно, и под конец жизни его ремесло стало просто отдушиной. Как сейчас помню его кабинет в доме нашего детства – он всегда был забит разной техникой, что приносили со всей деревни на ремонт. Тогда его ремесло было очень востребованным.

Только тут я обратил внимание, что вся стена увешана полочками, стеллажами, на которых стояли аккуратно подписанные коробочки и баночки. Чего тут только не было – паяльники, старые патефоны, фотоаппараты, разные приборы.

Я полистал альбом ещё немного, мне было как-то неловко задерживать его в своих руках. Уже закрывая альбом я зацепился взглядом на карточку, там был изображен отец Марьям на мотоцикле «Урал», а рядом с ним сидел огромный чёрный кот, ну ни дать, ни взять – булгаковский Бегемот.

– Ну и кот, – сказал я.

– Черныш, папа его очень любил. Вы представляете он ездил с папой на рыбалку вот прямо садился на бензобак, щурил глаза от ветра и ехал впереди папы, а уж обратно ехал в люльке – сытый был. Папа гараж для своего мотоцикла смастерил тогда ещё, в наше детство. Так вот, придут они вдвоем в гараж, Черныш садился на мотоцикл, а папа по этому гаражу ползает – мышей ловит. Как наловит, так Черныш их и съест.

– По нему и видно, – говорю, – Что же он, держал-то такого нахлебника?

– Любил… Кот потом на кроличьей клетке повесился. Шел видно по дверке, да и упал, а сетка-то торчала во все стороны, вот он шкуркой на шее и зацепился. Папа долго после него котов не заводил. Вот в последние двенадцать лет, уже в этом доме он Ваську принял. Теперь уже Васька отца хоронил. Может, теперь на небесах Черныш и отец снова вместе будут.

Когда я закрыл за Марьям ворота, мне вдруг показалось, что я здесь совершенно чужой, мне прямо увиделось, как Ханиф абзый ходит тут в маске с дымарём и вынимает рамы из ульев, рамы переполненные мёдом. Увидел я, как он гладит своих кур, и как заводит свой мотоцикл. Увидел и кота Ваську, что тёрся о его старческие ноги. Я увидел, как он сажает эти вишни, здесь у уликов, чтобы пчелам было хорошо… Совершенно неожиданно мои мысли были прерваны – меня ужалила пчела. Я вскрикнул от неожиданности и боли, и тут же чуть не споткнулся об кота, который оказывается тут спал. Чертыхнувшись, я пошёл в дом, готовить себе спальное место. Я предусмотрительно привёз с собой спальник.

Увидев гуляющих кур, я вспомнил про лису, и начал звать кур в дом. Но они не шли, а только важно ко-кокали и поворачивали в мою сторону то один глаз, то другой поочерёдно. Я решил, во что бы то ни стало их поймать, ну не отдавать же их лисе, в самом деле. Я обежал весь двор дважды, после чего куры вспрыгнули на крышу дровяного сарая и уже оттуда стали громко кудахтать на меня. Я хотел запустить в них камнем и отошёл немного в поисках чего-нибудь подходящего, но тут меня снова пронзила острая боль. Ещё одна пчела! Я огляделся в бессильной растерянности, и понял, что я стою в самом центре ульев. Я знал, что если пчёлы почуют запах яда своих сородичей, то меня будут жалить снова и снова. Я вышел со двора и сел в машину – мне хотелось плакать. Я чувствовал себя воришкой, что забрался в чужой дом. Я хотел к себе домой. С минуту я колебался, а потом подъехал к соседям и спросил, где у них тут кладбище. Мне указали дорогу, и я поехал туда.

Я без труда нашёл могилу Ханиф абзый. Сел рядышком и прямо ощутил запах его дома – воска, мёда, железа и пыли, а может быть, пахло ещё и рыбой, не знаю. Он смотрел на меня с могильного камня всё принимающими глазами, и я сказал то ли в небо, то ли ему:

– Впусти меня хозяйничать в твой дом, обещаю, я не обижу тех, кого ты любил. Научи меня любить их так же, их и землю, на которой ты жил. Благослови меня, Ханиф абзый, благослови на простые ежедневные подвиги, научи радоваться простым вещам. Я не снесу твой дом, я починю ему крышу, как ты хотел, и я не выброшу твои вещи – я их раздам. И кур не зарежу – обещаю.