Добро пожаловать в мир, Малышка!

— Норма, она и так поймет, что мы рады ее возвращению. Это будет заметно. Мне просто кажется, мы должны жить обычной жизнью, не пытаться ничего изображать из себя. Разве не за этим она приезжает — освободиться от напряжения. Может, ей необходимо побыть в нормальном доме, поесть нормальную пищу, притормозить гонку жизни.

— Я понимаю, но не забывай, что когда мы были у нее в Нью-Йорке, то она принимала нас по-королевски, исполняла каждую нашу прихоть, мы у нее чуть ли не по красной ковровой дорожке ходили, как почетные гости страны. Вдруг она подумает, что мы не желаем сделать для нее то же самое? — Норма подозрительно посмотрела на овальный коврик на полу. — Кстати, о ковре, надо его почистить. Сделаешь?

— Хорошо, как прикажешь. Попозже поднимусь и сделаю. Еще что-нибудь?

— Да. Собери из ванной все полотенца, я не знаю, сколько они провисели. И еще, дорогой, проверь, не покрылась ли плесенью занавеска на душе.

Спускаясь вниз по лестнице, Норма воскликнула:

— А как же тетя Элнер?!

— А что с ней такое?

— Мы ей разве не сообщим? Малышка велела никому не говорить о приезде. Думаешь, она и тетю Элнер имела в виду?

— А она конкретно про нее что-то говорила?

— Нет. Ни словом не обмолвилась.

— Ну вот тебе тогда и ответ. Если бы она хотела, чтобы мы сообщили тете Элнер, она бы сказала.

— Я знаю, но просто не представляю, что она может не захотеть ставить тетю Элнер в известность.

— Я знаю только, что мы должны сделать так, как она попросила.

— Но она не видела тетю Элнер с четырех лет, как она может не хотеть с ней встретиться?

— Дорогая, я уверен, она с ней встретится. Позволь ей решать это самой.

Норма загрузила в машину первую порцию стирки, добавила порошка, закрыла крышку и присела к мужу за кухонный стол.

— Мак, а что, если она не захочет видеть тетю Элнер, а потом, после ее отъезда, тетя Элнер узнает, что она была здесь? Представь, как ей будет обидно.

— Норма, ты снова заранее разводишь панику и делаешь из мухи слона. Все будет хорошо.

Норма встала и налила себе кофе.

— Ладно, но мы вот как поступим. После того как она тут немного побудет, обустроится и все такое, я невзначай, очень естественно, как бы между прочим, скажу, знаешь, мол, Малышка, ты наверняка хочешь встретиться с тетей Элнер. Она очень расстроится, если вы не повидаетесь. Она так тобой гордится. Как увидит тебя на экране, всему городу хвастается: это, говорит, моя маленькая племяшка.

— Другими словами, ты собираешься бедную девочку шантажировать.

— Ой, да ну тебя, глупости какие. А потом, когда она решит к ней пойти, я позвоню тете Элнер и скажу: тетя Элнер, скажу я, угадайте новость, Малышка приехала, только что, без предупреждения. Вот она удивится-то.

Мак выдвинул другое предложение:

— А может, тебе просто взять Малышку за руку, подвести к двери тети Элнер и постучать? Вот тогда она точно удивится.

Норма глядела на мужа с неописуемым выражением.

— Мак, ты чем вообще думаешь? Нельзя же просто постучать в дверь к девяностотрехлетнему человеку и заорать: «Сюрприз!» У нее может случиться инфаркт, и она рухнет замертво прямо в дверях, вот будет удовольствие Малышке — приехать домой и убить свою тетушку, хлоп — и готово. Чудные выйдут у нее каникулы, не правда ли? И каково тебе будет жить с этим всю оставшуюся жизнь?

— Ну, по крайней мере, ей не придется далеко ехать на похороны, она уже будет здесь…

Норма покачала головой:

— Знаешь, Мак, иногда я начинаю за тебя беспокоиться, ей-богу.

Что-что я сделала?

Нью-Йорк

1 апреля 1973

Званый обед прошел хорошо. На «ура». Были даже минуты, когда, улыбаясь и пожимая чьи-то руки, она в самом деле чувствовала интерес к тому, что ей говорили. Парадокс: чем ей хуже, тем она приятней в общении. Надо думать, благодаря чувству вины. Видели бы ее эти люди несколько часов назад, мертвецки пьяной. Они бы, наверное, в ужас пришли. Но внешне спокойная и уверенная, она едва держалась на ногах. Около 2.45 действие аспирина, «алка-зельтцера», валиума и двух «Кровавых Мэри», которые она умудрилась выпить, стало сходить на нет, и она почувствовала, как огромная, темная, грохочущая головная боль надвигается издалека, готовая ринуться на нее, точно стадо буйволов. Желудок снова жгло, и каждая мышца болела, будто она упала с десятого этажа. Последние десять минут ее то и дело бросало в пот, а левое веко дергало тиком. Но она выжила.

Она села в такси и сказала: «Дом сто тридцать четыре по Западной Пятьдесят восьмой, пожалуйста». Улыбнулась и помахала рукой на прощанье. Когда машина свернула у парка, она чуть не застонала от облегчения. Наконец-то. Наконец можно перестать улыбаться. Теперь — домой, принять еще аспирина, еще валиума, выпить холодного пива, забраться в постель и спать. Еще немного продержаться — и все.

Но с таким водителем, как этот, продержаться оказалось не так-то легко. Он рывком газовал, бил по тормозам и дергал руль из стороны в сторону. Она наклонилась вперед:

— Сэр, не могли бы вы вести поаккуратней? Я только что перенесла операцию на бедре.