Добро пожаловать в мир, Малышка!

— Как вы знаете, Говард любил это место с тех пор, как мы приехали сюда тридцать семь лет назад. Он влюбился в город и людей и на этой лодке провел самые счастливые часы своей жизни. Когда ему бывало тяжело на душе, он приплывал сюда и плавал кругами. Мы никогда не говорили о смерти, но я уверена: он хотел бы, чтобы его похоронили именно здесь. Как-то я у него спросила, почему он всегда останавливается в этом месте. А он ответил: «Ли, я люблю смотреть на горизонт, это прочищает мозги, люблю представлять, что же там, дальше, но я не хочу терять из виду дом». Наверное, вот так он и жил. Взглядом был обращен к горизонту, но никогда не выпускал из виду дом.

Один за другим присутствующие произносили по нескольку слов о Говарде. Дена была слишком взволнована и ничего не смогла сказать. Последним говорил Джон, близкий друг Говарда:

— Знаете, мне хотелось бы сказать о Говарде много, очень много. Какой он был человек, какой друг. Но я даже сейчас слышу, как этот старый негодник говорит: «Завязывай с этим, Джон, и вообще, нечего вам рассусоливать, вы же не сентиментальные школьницы». Так что я просто скажу: прощай, и надежной тебе гавани, старина.

Солнце начало угасать, они смотрели, как поднявшийся слабый ветерок подхватил пепел и развеял его по воде, а Ли поставила любимую пластинку Говарда. Никто бы не подумал, что у такого серьезного человека любимой песней окажется песенка Кола Портера.[39] Пепел медленно погружался в воду, а Фрэд Астер пел:

Ты лучше всех… да что там, ты — Колизей.
Ты лучше всех… ты Лувр, шикарный музей.
Это тебя описал в симфонии Штраус,
Ты Шекспира сонет, от Бендела[40]

берет.Да что там, ты — сам Микки-Маус.

Все сняли темные очки, чтобы поднять бокалы в честь Говарда, кроме Дены, которая неожиданно и полностью потеряла контроль над собой. Она вдруг начала судорожно всхлипывать. И никак не могла успокоиться. От этой картины тающего в воде пепла у нее внутри что-то перемкнуло. Это было так окончательно!

Все были удивлены ее внезапному эмоциональному всплеску, а больше всех сама Дена, которая всегда гордилась умением держать себя в руках. Она была мастером уклонения от чувств. И сейчас Дена была в ужасе. «Что они подумают? Я знала его меньше всех на этой яхте». Кто-то подходил к ней, какой-то мужчина обнял ее и прижал к груди. Она понимала, что делает из себя посмешище, но слезы все не останавливались. Наконец Ли усадила Дену и стала утешать. Никогда в жизни она так не плакала. Из носа текло, а у нее даже платков бумажных не было. О господи, ей хотелось провалиться сквозь землю. Теперь все решат, что у нее была с ним связь, коли она так убивается.

Развернувшись к берегу, они увидели, что за ними выстроились в линию суда всех мастей и размеров. Они стояли на воде в тишине, неподвижно, с приспущенными флагами, отдавая последние почести своему соседу. Лодки не трогались с места, пока «Ли Анна» не прошла мимо, а потом друг за другом совершили почетный круг там, где был развеян прах Говарда, после чего направились в гавань.

Увидев это, Дена зарыдала еще сильнее. Оказавшись в доме, она сразу ушла к себе в комнату. Ли принесла холодное мокрое полотенце и положила ей на глаза, красные и отекшие.

— Простите. Не понимаю, что со мной такое. Простите, пожалуйста.

— Полежи и постарайся расслабиться, — сказала Ли. — Я вернусь.

Честно стараясь успокоиться, Дена слышала, как они разговаривают и даже смеются в гостиной, звякают стаканы. Это было так странно. Все держались, говорили о повседневных вещах, как будто это может смягчить боль утраты. Дена услышала, как дети бросают мяч собаке, гавкающей от радости, что у нее есть с кем поиграть. Все казалось нереальным. Говарда нет, а жизнь продолжается, когда от него осталось только пустое кресло. При этой мысли она вновь принялась рыдать.

Чуть погодя вернулась Ли, села на кровать и взяла ее за руку:

— Ну как ты?

— Не знаю, — покачала головой Дена. — Прошу прощения.

— Да все в порядке, Дена, такое бывает. Что-то трогает тебя за душу, и всплывают какие-то забытые воспоминания, какие-то прежние потери. Это нормально. Не торопись, выйдешь, когда сможешь.

Ли ушла, и Дена задумалась. О чем же она так плакала, о чем так глубоко печалилась? Только ли из-за смерти Говарда? Она не плакала, когда услыхала это известие. Огорчилась — да, но не плакала. Она его любила, уважала, она будет скучать по нему, но его смерть не разобьет ей сердце. Может, это из-за прощания? Может, из-за ее собственного отца? Хотя вряд ли, она же его даже не знала.

Что же такое-то? А может, она плачет просто оттого, что придется жить в мире, где нет Говарда?

Два письма

Нью-Йорк

1977