Добро пожаловать в обезьянник

— Я и вошел, — так же сонно откликнулся молочник.

Дверь распахнулась, и на нас воззрился патрульный полицейский.

— Кто, черт побери, поставил молочный грузовик поперек дороги? — сурово спросил он и ткнул пальцем в молочника: — Ага! Вы что, не знаете, что кто-нибудь может погибнуть, если врежется в вашу колымагу на повороте? — Полицейский зевнул, и ярость на его физиономии сменилась нежной улыбой. — А впрочем, вряд ли, — проговорил он. — Не пойму, чего это я завелся. — Он присел рядом с Эдди. — Эй, малыш, любишь пушки? — Он вынул из кобуры револьвер: — Клевый, верно?

Эдди взял револьвер, направил на коллекцию бутылок — гордость Марион — и спустил курок. Большая синяя бутыль разлетелась в пыль, а с ней и окно, на котором она стояла. В помещение ворвался холодный ветер.

— Будет копом, не иначе, — фыркнула Марион.

— Господи, как я счастлив, — сказал я, едва не плача. — У меня самый лучший сынишка, лучшие на свете друзья и лучшая в мире старушка жена.

Револьвер выстрелил еще дважды, и я вновь погрузился в божественное забытье.

И опять меня пробудил звонок в дверь.

— Сколько раз вам говорить — входите, ради всего святого! — пробормотал я, не открывая глаз.

— Я и вошел, — сказал молочник.

Я слышал топот множества ног, но мне было совершенно неинтересно, чьи они. Чуть позже я заметил, что мне тяжело дышать. Оказалось, я сполз на пол, а на груди и на животе у меня устроили бивак несколько бойскаутов.

— Вам что-то нужно? — спросил я у новичка, который сосредоточенно дышал мне в щеку.

— Бобровый патруль собирал макулатуру, но вы не обращайте внимания, — сказал он. — Просто нужно было куда-то ее притащить.

— А родители знают, где вы?

— Конечно. Они волновались и пришли за нами. — Он показал большим пальцем через плечо: у разбитого окна выстроились несколько пар, улыбаясь навстречу дождю, хлеставшему им прямо в лицо.

— Ма, что-то я проголодался, — сказал Эдди.

— Ах, Эдди, ты ведь не заставишь маму готовить, когда мы так чудно проводим время? — ответила Сьюзен.

Лью Харрисон еще раз крутанул ручку эйфо.

— Так лучше, сынок?

— Аааааааааааааааааах… — сказали все.

Когда забытье в очередной раз сменилось минутой просветления, я пошарил вокруг в поисках Бобрового патруля и не обнаружил такового. Открыв глаза, я увидел, что бойскауты, Эдди, молочник и Лью стоят у панорамного окна, испуская восторженные возгласы. Снаружи завывал ветер, швыряя капли дождя сквозь разбитое стекло с такой скоростью, словно ими выстреливали из духового ружья. Я мягко тряханул Сьюзен, и мы вместе подошли к окну посмотреть, чему они все так радуются.

— Давай, давай, давай! — в экстазе верещал молочник.

Мы со Сьюзен как раз успели присоединиться к восторженным воплям, когда громадный вяз раздавил нашу машину в лепешку.

— Трах-тарарах! — воскликнула Сьюзен, заставив меня хохотать до колик.

— Скорее притащите Фреда, — приказал Лью. — А то он не увидит, как сносит сарай.

— Гм-м?.. — отозвался Фред из камина.

— Ах, Фред, ты все пропустил, — сказала Марион.

— Не все! — завопил Эдди. — Сейчас завалится на провода! Вон тот тополь!

Тополь клонился все ближе и ближе к линии электропередачи. Налетел очередной порыв ветра, и он рухнул в снопах искр и путанице проводов. Свет в доме погас. В наступившей тишине слышался только рев ветра.

— А чего никто не радуется? — слабым голосом проговорил Лью. — А, эйфо… он выключился!

Из камина донесся вселяющий ужас стон.

— Господи, кажется, у меня сотрясение!

Марион бросилась на колени рядом с мужем и запричитала:

— Дорогой мой, бедный мальчик, что с тобой приключилось?

Я взглянул на женщину, которую держал в объятиях, — жуткая, грязная старая карга с красными ввалившимися глазами и волосами как у горгоны Медузы!

— Фу! — сказал я и с отвращением отвернулся.

— Милый, — взмолилась карга, — это же я, Сьюзен!

Воздух наполнился стонами и требованиями воды и питья. В комнате внезапно стало ужасно холодно. А всего минуту назад мне казалось, что я в тропиках.

— У кого, черт побери, мой револьвер? — беспомощно вопрошал полицейский.

Рассыльный «Вестерн-юнион», которого я раньше не приметил, забившись в угол и жалобно поскуливая, с несчастным видом перебирал пачку телеграмм.

Я поежился.

— Держу пари, уже воскресное утро! — сказал я. — Мы пробыли здесь двенадцать часов.

На самом деле наступило утро понедельника.

Посыльный был потрясен.

— Воскресенье? Да я пришел сюда в воскресенье вечером. — Он беспомощно огляделся. — Похоже на хронику из Бухенвальда, вы не находите?

Предводитель Бобрового патруля, благодаря неиссякаемой энергии юности, стал героем дня. Он построил своих людей в две шеренги, управляясь с ними, точно старый армейский сержант. Пока все мы валялись, как тряпки, по комнате, подвывая от голода, холода и жажды, бойскауты разожгли камин, притащили одеяла, приладили на голову Фреду компресс, обработали бесчисленные царапины, заткнули разбитое окно и вскипятили по ведру какао и кофе.