Доброключения и рассуждения Луция Катина (без иллюстраций)

Тяжелей всего было обеспечить крестьянам обиталища, в которых удобно и отрадно жить: с прочною крышей, хорошей печью, а не так называемым черным дымом, со стеклянными окнами, с деревянными полами (здесь повсеместны земляные, с неизбежными насекомыми), да чтобы скотина зимою обитала не в одном помещении с людьми, а в теплом хлеву. Требовались крепкие домы, которые хозяйкам захочется содержать в опрятности и, может быть даже, – немыслимое для русской деревни намерение – украшать цветами.

Но в селении было за полсотни преубогих, полуразваленных хижин. На замену каждой надобилось в средней калькуляции по сто талеров, ежели считать на гартенляндские деньги. Где было взять столь огромную сумму? А между тем человек, живущий в грязи и безобразии, никогда не обретет достоинства – это мне было ясно.

Стало быть, постановил я, в моем «государстве» должна образоваться экономика, которая позволит провести подобную Wohnungsreform[11]. Ибо всякая реформа, как мы с Вами знаем, начинается с финансового плана.

Что же мы с моею дорогою соратницей (которая просила передать обоим Вашим Высочествам сердечный поклон и пожелания здравствовать) предприняли?

Не отменяя трудового налога, по-русски называемого Barstchina, мы решили считать все его доходы не нашим личным прибытком, а «государственным бюджетом». Памятуя о том, что у нас с Вами на содержание администрации княжества отводилось десять процентов всех поступлений, мы тоже постановили удерживать на свои нужды десятую часть, а прочее расходовать на общественную пользу.

В первый год мы не строили новых домов. Мы потратили средства от осеннего урожая на то, чтобы увеличить будущие доходы. На зимних работах наши крестьяне срубили хорошую мельницу, ибо продавать на рынок готовую муку вдвое прибыльнее, чем зерно. Помимо этого, мы поставили в лесу смолокурню – в здешних сосняках можно вытапливать превосходный деготь. А еще я распорядился построить лодки и сплести сети, ведь рядом щедрая Волга, полноводностью превосходящая Рейн, не говоря уж об Эльбе. В сей реке множество рыбы, которую можно вялить и продавать.

Следствием хозяйственных преобразований стало то, что на второй год «бюджет» наш троекратно увеличился, и поздней осенью, по окончании полевых работ, мы смогли затеять строительство половины домов, начав с самых многодетных семей. На третий год новые жилища получили и все остальные поселяне. Скажу не без хвастовства, что ныне вид нашей Карогды с ее белеными хижинами, ровными крышами и зелеными садами весьма отраден. Конечно, нам далеко до Гартенлянда, однако же в России наше селение кажется райскою кущей, так что иногда на этакое чудо приезжают посмотреть издалека.

Как Вам наверняка известно, в моем отечестве уже который месяц свирепствует плебейское восстание, начавшееся в дальних казацких степях, а ныне переместившееся в приуральские леса, по счастию отделенные от нас труднопересекаемой Волгой. Мятежные толпы бьются в тамошних лесах с правительственными солдатами, побуждая крестьян возмутиться против своих господ. Повсюду горят помещичьи усадьбы, свершаются ужаснейшие зверства над дворянскими семействами. Сострадая сим несчастным и их жестокой участи, я в то же время понимаю, что помещики – сами виновники своих бед. Даже собака, если держать ее впроголодь и все время лупить палкой, рано или поздно может взбеситься и покусать хозяина, а человеки – не собаки.

Я, кажется, не писал Вам о том, какую враждебность карогдинским реформам явили здешние дворяне, как они слали на меня кляузы во все начальственные инстанцы. Сии происки могли бы скверно для меня окончиться, если б не попечительство тестя-крайсляйтера в Синбирске да хорошего заступника в Петербурге.

Многажды пробовал я усовестить и вразумить соседей, доказывая, что в их же интересе милосердствовать и просвещать крестьян, ибо темнота порождает дикость, а унижение – жестокость. Грамотный, сытый, необиженный крестьянин не станет перепиливать управляющего пилою, его жене отрезать груди, а детей насаживать на вилы, как, по слухам, недавно случилось в заволжском имении графа Шереметева. Вообразить подобное зверство в нашей мирной Карогде невозможно!

Это потому что, изжив за первые два года нищету и грязь, мы с моей Полиной озаботились следующим ярусом эволюции: просвещением.

От прежнего владельца нам достался обширный господский дом, в котором мы заняли только флигель, совершенно достаточный для наших нужд. Главное же помещение мы отвели для общественных собраний и школы, где моя жена учит детей грамоте и рисованию, которое, по ее убеждению, необходимо для воспитания чувствительности к красоте. Я преподаю арифметику, исторические и географические сведения, начатки астрономии и анатомии – одним словом, всё потребное для того, чтобы человек понимал себя, устройство мира, а также свое место во времени и пространстве.