Добролёт

– И что там в этом кодексе интересного? – усмехнулся Яшка. – Небось Генка подсказал? Да вашему Генке уже давно пора выписать пендюлей!

– Чё лазите? – буркнул я. – Своей ягоды не хватает?

– Тебе что, жалко? Ведь не твоя же!

– Жалко у пчёлки.

– Ты откуда такой прикатил?

– От верблюда!

Ямщиковы, как по команде, начали сопеть в носы и переглядываться. Так на станции с их старшим братом никто не разговаривал. Они сбились в кучу, готовые по команде наброситься на меня, я это почувствовал нутром. Но драться Яшка не хотел, возможно, его останавливало упоминание Уголовного кодекса, да и бросать своих младших хоть и на одного, но с палкой в руках, ему не хотелось, уж он-то понимал, за мной не только Генка, но, не дай бог, ещё вмешается дед Михаил! Не тот повод, чтобы доводить дело до мордобоя.

И тут неожиданно я заметил в руках у Яшки нож. Подкидывая в руке, он показывал, как легко и ловко может обращаться с ним. Увидев, что я обратил внимание на нож, Яшка взял двумя пальцами за кончик лезвия и метнул в висящую на заборе афишу, которую он снял где-то на улице и повесил в огороде. Нож ударился плашмя.

– Это я для разминки! – поморщившись, бросил Яшка. – Беру вторую попытку.

Но и вторая попытка оказалась неудачной.

– Можно? – попросил я.

– Ну, если хошь, попробуй. – Яшка протянул мне нож, он был тяжёлым, выточен из напильника. Рукоятка вылита из свинца, всё сделано грубо, по-деревенски, но добротно, снаряд был убойным. Метанием ножей занимались и мы у себя на Релке, и без хвастовства – среди наших ребят я был одним из лучших. Положив нож плашмя на ладонь, я прижал её большим пальцем и метнул в афишу снизу от колена. Всего один оборот – и нож вонзился прямо в горло главарю мексиканской шайки Колвере из «Великолепной семерки».

– Где научился? – вытянулось лицо у Яшки.

– Сегодня в клубе будут показывать этот американский фильм. Дед уехал по делам в Кимильтей, а фильм будет крутить Генка. – На секунду я сделал паузу, нутром почувствовав, что драка отменяется и можно, как утверждало радио, перейти с соседями к мирному сосуществованию. – Я попрошу, чтобы он провёл нас. Там один из героев, кажется, Стив Маккуин, ещё лучше, чем я, метает ножи.

– Да твой Генка собздит, – поморщился Яшка. – Ещё одного, может, и пропустил бы. А нас вон сколько!

Я оглядел соседей, они ждали, что отвечу я. Яшка был прав: обещать легко, одного провести было можно. Но попробуй проведи такую ораву!

– Попытка не пытка, – буркнул я, – посмотрим.

После переговоров с Ямщиковыми на огороде я забрался в мастерскую к деду и обнаружил в старом комоде проявители, ванночки, увеличитель, фотокарточки и лежащий в отдельном ящике старинный фотоаппарат. Увидев объектив, я выкрутил его из фотоаппарата, мне захотелось показать Ямщиковым, как можно без спичек, при помощи увеличительного стекла, развести костёр. Костёр я не развёл, но вечером в доме деда полыхнул нешуточный пожар. Обнаружив пропажу, дед учинил всем присутствующим допрос. Сдал меня Дрокин.

– В последние дни никто в наш дом, кроме Любки Ямщиковой, не заходил, – прохаживаясь по комнате, начал изображать из себя следователя Генка. – Да на кой ей хрен железяка? Извиняюсь, объектив. Так что вывод один, объектив свинтил кто-то из своих. Бабушка отпадает, если бы он ей понадобился, она бы могла это сделать сто лет назад. Мне он, как попу гармонь. Вывод напрашивается сам. Признавайся, ты взял? – Генка навёл на меня свои противные, с толстыми стёклами очки, которые вполне могли сойти для разведения огня. И чего я не догадался свиснуть их у него, а не дедовский объектив?

Я пробормотал что-то про таинственный остров Жуля Верна и как на нем потерпевшие кораблекрушение добывали огонь. В конечном итоге пришлось сознаться, что объектив свинтил я. Сидевший до сих пор в углу молчавший дед встал.

– Свинтил! Кто тебе ра-зре-шил?! – громко, по слогам, скрипучим деревянным голосом спросил он, наморщив сухой пергаметный лоб и уставив на меня два своих живых, но уже выцветших объектива, и почему-то в этот момент он напомнил мне оживший костыль, стоявший до поры до времени в углу.

Откуда мне было знать, что объектив был чуть ли не самым ценным предметом в дедовском доме?! Сам того не ведая, я узнал, что перед этим объективом стояли и сидели на деревьях стрелки 44-го Сибирского полка во время перерыва между боями в Галиции, а позже позировал сам Антон Иванович Деникин.

– Собирай вещи, вечерним поездом я отправлю тебя обратно в Иркутск! – огласил дед окончательный приговор.

– А он ещё и книги начал раздавать! – подсказал Генка.

«Тебя-то кто за язык потянул! – подумал я, вспомнив, как моя мама не раз упрекала обижавшего её моего отца: «Николай, учти, обида прощается, но не забывается!»

– Да я только дал почитать!

– Да за такие дела тебя, засранца, раньше бы на каторгу! – взревел дед. – В тюрьму! У нас, в Кимильтее, пересыльная была для тех, кто прокламации клеил. Их в кандалы – и по этапу.

Но отправить меня по этапу обратно в город или сослать на каторгу дед не успел, вошла баба Мотя и, спокойно вздохнув, произнесла: