Добролёт

У меня был телефон информационной службы иркутского аэропорта. Я тут же позвонил из автомата и, узнав, что рейс задерживается, попросил дикторшу, чтобы она пригласила Валерия Карасёва к справочной, и выскочив на улицу, поймал такси и помчался в аэропорт.

Через полчаса мы с беглецом уже ехали обратно в университет. Экзамен Карасёв сдал и стал нашим другом и сокурсником. Многими фотоснимками того времени мы обязаны ему.

А с Пащенко наши отношения не заладились. Мы встречались в аудитории, даже иногда кивали друг другу и рассаживались по своим местам, и после, даже не разговаривая, расходились, каждый по своим делам. У меня, тогда уже привыкшего к авиационному товариществу, такая подчёркнутая отстранённость вызывала некоторую оторопь: чего на пустом месте огород городить? Немного позже я понял, что здесь каждый как бы сам по себе и ждать, что тебе во время экзамена или при подготовке к нему бросятся на помощь, не приходилось. Что ж, все, должно быть, привыкли, что под статьёй или очерком стоит его фамилия, значит, и отвечать за всё написанное придётся самому.

Первым моим товарищем на курсе стал Сергей Кузнецов, невысокий, белобрысый авиатехник из Абакана. Он решил попробовать себя в журналистике, но, получив через шесть лет диплом, пошёл по проторённой дорожке, стал бортмехаником на вертолёте и большую часть жизни провёл в полярной авиации, так и не написав ни строчки.

Приезжая на сессию, Кузнецов останавливался в одном номере с Анатолием Статейновым. Если с Кузнецовым нас связывало небо, самолёты и вертолёты, то Статейнов, закончив ветеринарный техникум, должно быть, про себя решил, что с коровами он ещё разберётся, а как разобраться и понять тех, кто делает жизнь, и потом рассказать о них, – вот для этого он и приехал учиться на журналиста. Первое, что бросилось в глаза, – усы Анатолия и большой нос, да, пожалуй, ещё глаза, казалось, они сторожат не только тебя, но и окружающее пространство. В них время от времени мелькал хитроватый огонёк, мол, вы здесь все городские, считаете себя умными, но и мы, деревенские, не лыком шиты. И позже, слушая его деревенские байки, я думал, что такой не поморщится и всадит шприц не только корове или бычку. Сидит слушает нас, ёрзает на месте, как на сковородке, затем не вытерпит, вскочит: «А вот у нас был такой случай!..» Ещё я подметил, чем Толя подкупал слушателей: рассказывая ярко, образно, он не жалел ни себя, ни отца родного. Особенно забавляли его байки о своём родном селе Татьяновка, что находилось в Красноярском крае.

– У нас все, кто имеет такой же, как у меня, нос, обязаны моему папе, – поблёскивая глазами, с редким простодушием, но не без умысла признавался он. – После войны мужиков в нашей Татьяновке – раз-два и обчёлся. Вот и пришлось ему исправлять демографическую ситуацию. И даже, говорят, перевыполнял план! За что не раз был нещадно бит, но татьяновские бабы всё равно питали к нему какую-то непонятную приязнь. Росту отец был невысокого, но как начнёт говорить – заслушаешься! Умел себя преподнести. В деревне прозвище у него было Чурка. Думаю, шло это от конкурентов. Ну, естественно, часто пил горькую, ею гасил вину за своё непотребство, а напившись, чуть ли не на коленях просил прощения у тех, перед кем считал себя виноватым. А вот к старости что-то стукнуло ему в голову – занялся мой папаня философией. Завёл книжную полочку, на которой у него стояли Гегель, Фейхтвангер, Дидро, работы Карла Маркса. Но особенно он почитал русского мыслителя Николая Фёдорова, которого нередко называли московским Сократом. Он даже над полкой вывесил его высказывание: «Сущность православия заключается в долге воскрешения!»

«Мы ещё вернёмся на грешную землю! – подняв палец, с серьёзным лицом говорил родитель. – Возможно, в наших детях». Хотел воскреснуть и посмотреть, что стало после него, – делал вывод Толя. – Деревенские, видимо, поняв, что мужик просто так не станет читать мудрёные книги и заводить разговоры о бытие и вечности, перестали обзывать его обидным прозвищем, оно само собой и отвалилось за ненадобностью. А местные бабёнки и вовсе махнули на него рукой – кому нужен философ, это всё равно что двигатель без коленвала.

Вскоре Толя показал рукопись своей повести. В ней он описывал, как по тайге из лагеря бегут заключённые, матёрые убийцы и грабители. Мне она понравилась колоритными диалогами героев и динамизмом происходящих событий. Много позже Статейнов откроет в Красноярске своё издательство и будет выпускать книги, которые разойдутся по всему миру. И сам напишет самобытные повести и рассказы и выпустит несколько своих книг. В центре повествования будет его родное село Татьяновка, где основными читателями станут его родные и близкие ему люди.