Читаем Добролюбов полностью

А. А. Краевский, получив такое объявление с просьбой напечатать его в «Петербургских ведомостях», отправился с ним к министру просвещения. «Оказалось, — рассказывает Добролюбов в письме к Турчанинову от 1 августа, — что министр тоже получил безыменное уведомление об этом и молчал только, думая, что, кроме его, никто ничего не знает. Теперь, видя, что ничего не скрыто от света, он послал за Давыдовым, и тут произошла картина, которую, конечно, легче вообразить, нежели описать, тем более что единственными ее свидетелями были вышеописанные два действующие лица. Чем все это дело кончилось между ними, осталось неразгаданной тайной. Но на другой день Ванька призвал старших и младших учителей[9], и опять произошла сцена, которую я и мог бы описать, да не хочу, потому что слишком отвратительно…»

«Сцена», по словам Шемановского, состояла в том, что Давыдов сказал трогательную речь, горько сетуя, что иногда на людей заслуженных, осыпанных царскими милостями падает дерзкая клевета. Потом он вынул пасквиль, прочел его вслух и залился слезами (на этот раз, видимо, вполне искренними). Едва удерживая слезы, он начал просить студентов письменно опровергнуть клевету.

В тот же день несколько выпускников, отличавшихся кротостью духа и относившихся к директору гораздо более терпимо, чем студенты добролюбовского курса, писали «любовное письмо» Давыдову. В простоте душевной они начали это письмо так: «Сегодня поутру Ваше Превосходительство изволили призвать нас и объявить, что его Высокопревосходительству г. министру сделалось известным, что Вас высекли студенты института; считаем долгом объяснить…» Кто-то догадался, что это будет нечто вроде новой экзекуции над «Ванькой». Пришлось писать заново. В конце концов письмо, удостоверявшее, что директора не могли высечь в силу приверженности к нему студентов, было написано, и «Ванька» отправился с ним к министру, чтобы посрамить клевету. Норов, видимо, был успокоен, тем более что Давыдов заверил его, будто все студенты пылают негодованием против неизвестного оскорбителя и в знак особой любви к директору умоляют его отпечатать для них свой портрет.

Действительно, не прошло и недели, как портрет был отпечатан, и эконом, выдававший выпускникам прогонные деньги, получил приказ навязывать им директорское изображение, вычитая за него по два целковых. Несколько человек попались на эту удочку, но большинство запротестовало, и эконому пришлось отступиться; тогда институтские надзиратели начали носить по камерам давыдовские портреты, прозрачно намекая, что студентам следует поспешить с их приобретением. Студенты же, как вспоминает Шемановский, соглашались, что портреты весьма схожи с оригиналом, но от покупки воздерживались. Вероятно, именно тогда Добролюбов написал сатирические стихи «К портрету Давыдова» (к сожалению, они не дошли до нас).

Во всем институте только два человека знали историю выдумки, столь оскорбившей директорское самолюбие. Это были Добролюбов, разославший сенсационные объявления по редакциям, и Шемановский, которому он во всем признался.

Какие же события предшествовали решению Добролюбова разослать извещение об «экзекуции» над директором?

Не будет преувеличением сказать, что в лице институтского начальства Добролюбов и передовые студенты видели воплощение худших сторон тогдашней правительственной и административной системы. Вся атмосфера закрытого учебного заведения с его казарменной дисциплиной, деспотизмом по отношению к студентам и духом ханжества была типичным порождением николаевского режима. И недаром всякое проявление недовольства институтскими порядками Давыдов без стеснения называл бунтом против правительства, не раз угрожая «бунтарям» Третьим отделением и Сибирью.

В «давыдовской вотчине» процветали казнокрадство, хищения, всевозможные ущемления студентов. Крали решительно все — от последнего повара до самого директора. И без того скромный студенческий стол становился все более и более скудным. Давыдов, по выражению Добролюбова, умел распространять вокруг себя какой-то священный страх. Он вел себя как деспотический властитель, единолично распоряжался судьбой студентов и привел в совершенный упадок хозяйственную и учебную жизнь института. В то же время ежегодные отчеты неустанно твердили о процветании учебного заведения, опекаемого Давыдовым.

И студенты негодовали по этому поводу. Они знали, что денежные суммы, предназначенные для пополнения библиотеки, употреблялись на натирание паркетных полов и прочие мероприятия, направленные к тому, чтобы придать внешний лоск институту. На оставшиеся деньги покупались сочинения самого директора в громадном количестве экземпляров. Стол, обмундирование студентов, учебные пособия — все было доведено до самого жалкого состояния.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии