Добролюбов: разночинец между духом и плотью

Описание стремительного жизненного взлета Алфе-риньки перекликается с тем, как Чернышевский описал путь Добролюбова в некрологе. Прежде всего, повторяется мотив раннего развития: Алферий уже в 17 лет заканчивает ученый труд, в котором определил свойства планеты, располагающейся в Солнечной системе за Нептуном; про Добролюбова было сказано, что его способности «развились очень рано» (в 13 лет — написал тетрадь стихотворений, переводов из Горация, в 18 лет окончил семинарию). Не случайно и то, что род Алферия происходит из Нижегородской губернии — родины Добролюбова.

Основной пафос Чернышевского в интерпретации судьбы и Сырнева, и Добролюбова — подчеркивание потрясающей работоспособности обоих героев, их труда на благо людей. Предсмертные слова Алферия о работе являются отсылкой к стихотворению Добролюбова, написанному незадолго до смерти и известному Чернышевскому: «Еще работы в жизни много, / Работы честной и святой. / Еще тернистая дорога / Не залегла передо мной»^{480}.

Если появление панегирической интонации в романе предсказуемо, то этого нельзя сказать о другом «добролюбовском» сюжете. Опознав в гениальном юноше Добролюбова, «свои» читатели на основании личной жизни Алферия могли представить, какова она была у Добролюбова. К такому предположению подталкивает эпизод, в котором герой вызывается помочь слабой девушке, возвращающейся от акушерки, где она не решилась сделать аборт на деньги бросившего ее волокиты. Перед своей трагической смертью Сырнев становится не только ее фиктивным мужем, но и «законным» отцом ее ребенка.

В этом сюжете Чернышевский использует хорошо известную ему историю любви Добролюбова и Грюнвальд. Решив запутать следы, автор назвал возлюбленную Сырнева Эмилией (снова Эмилия Телье!), сохранив, правда, национальность Терезы (как мы помним, она была немка). Сюжетная ситуация с попыткой насильственного прерывания беременности, видимо, восходит к памятному нам драматическому эпизоду в совместной жизни Добролюбова и Терезы, когда она решилась на прерывание беременности. Однако Чернышевский совершает примечательную подмену: в жизни Добролюбов не предотвратил аборт Терезы, а Алферий в романе избавил героиню от необходимости его делать.

Если учесть, что «Алферьев» мыслился как вставная глава для «Повестей в повести», то два Алферия (Борис Алферьев и Сырнев) должны были представлять разные ипостаси одного человека — Добролюбова. Страстность и любвеобильность должны были органично сочетаться с выдающимся умом и аскетическим общественным служением, что соответствовало не только точке зрения Чернышевского, но и реальным качествам его молодого друга.

Приемы, используемые автором для сокрытия истины о Добролюбове, согласуются с теми средствами маскировки реальных лиц, которые Чернышевский описал в черновом предисловии к «Повестям в повести»: псевдонимы, «перемена внешней обстановки», «смешиванье разных посторонних анекдотов с главным рассказом», «умышленные внешние несообразности и подстановка лиц». «И от этого, — считал он, — исчезает всякая возможность проникнуть в тайну лиц»^{481}. Чернышевский явно переоценил свой талант конспиратора. Узнать Добролюбова было всё же возможно. К сожалению, синхронных отзывов читателей о романах не существует, так как «Алферьев» и «Повести в повести», осевшие в архивах Петропавловской крепости, были опубликованы только в 1906 и 1930 годах соответственно.

В Сибири, несмотря на суровые условия жизни, Чернышевскому-писателю, по его же словам, ничто не мешало работать. Из тысяч страниц его графоманской прозы уцелело лишь немногое, в том числе роман «Пролог», вторая часть которого, «Дневник Левицкого», является наиболее смелой и полноценной попыткой Чернышевского представить в литературном произведении личность Добролюбова. Одержимый желанием максимально полно отобразить ее, автор отказывается от шифровки, в целом следует биографической канве (в части первой «Пролог пролога»), а для изображения личной и интеллектуальной жизни Добролюбова возвращается к первоисточнику своих сведений — его дневнику.

Заимствования фактов из жизни Добролюбова осуществлялись в «Прологе» двумя способами. С одной стороны, Чернышевский строил сюжетную линию Левицкий — Волгин, опираясь на историю своего знакомства с Добролюбовым. С другой стороны, «Дневник Левицкого» — стилизация и воспроизведение сюжетной канвы дневников Добролюбова.