Добролюбов: разночинец между духом и плотью

Создатель! Пленительно небо — престол твой:
Каков же ты сам есь во славе своей?!
О Боже! Введи нас в небесный чертог свой!
Небесным огнем наши души согрей!

Надо сказать, что в обращениях к Творцу и в постоянных ссылках на непознаваемость Божественного Промысла Добролюбов опирался на довольно почтенную поэтическую традицию, идущую от «Размышлений о Божьем величии» Ломоносова к «Думам» всё того же любимого им Кольцова. Примечательно, что тональность этих регулярных обращений к Творцу у Добролюбова скорее минорная: лирический герой находится в напряжении и просит у Господа защиты. Грамматически это оформляется как нагнетание глаголов повелительного наклонения:

Сохрани меня, спаситель,
От несчастья в эту ночь!
Будь сам гений мой хранитель:
Можешь ты во всём помочь!

(«Летний вечер»)

Внемля молитвам угодников этих, Господи,
даждь нам спокойно почить!
Дай за сей жизнью другую жизнь встретить,
Вечно, блаженно где можно нам жить!

(«Прогулка по кладбищу»[7])

Боже, от нас не отыди,
Злобе на жертву не дай нас!
В мраке ночном озари нас
Чудной своей благодатью!

(«Заходящее солнце»)

В этих концовках соблазнительно видеть не только традиционное молитвословие (обращение к Богу с какой-то просьбой), но и поиск успокоения, опоры, попытку смирить свои сомнения и страхи.

Тематический пласт, связанный с мотивами «славы» и «тщеславия», также появляется в стихах с 1849 года. Насколько можно судить по частому обращению молодого человека к этой теме, он постоянно думал о своем призвании и предназначении, поначалу даже не вдаваясь в подробности, какой должна быть его стезя:

Для меня бывает слава
Привлекательна всегда,
И я в слабости лукавой
Признаюся без стыда.

Упоительной отравой
Раны сердца я лечу,
Жажду славы, алчу славы,
Ей насытиться хочу.

(«К славе», октябрь 1849 года)

Или та же мысль в стилистике Кольцова:

Сердце молодое
Просит, просит славы…
Не дает покою,
Хочет пить отраву…

(«Желанье славы», август 1850 года)

Этот текст, вкупе с другими, позволяет судить о непомерных амбициях молодого Добролюбова, ригористичном характере его натуры. Чем больше его воображение распаляется от желания славы на каком-то публичном поприще, тем более он дисциплинирует себя в стихах и осмеивает собственные пороки, препятствующие достижению успеха. Так происходит сразу в трех стихотворениях, направленных против собственной лености («Сатира на леность», «Леность», «Эпиграммы на леность»). Непрерывный труд и самообразование в поэтическом мире и этическом кодексе Добролюбова на протяжении всей его короткой жизни были едва ли не высшей ценностью и императивом (это постоянно подчеркивал и его первый и, возможно, лучше всех его понимавший биограф Чернышевский). В это же время Добролюбов в стихах формулирует для себя идеал, какого хочет достичь:

Еще я на заре моей жизни…
Еще много надежд у меня.
Я могу быть полезен отчизне,
У меня в душе много огня.

Я предчувствую — я не могу,
Как и все, свою жизнь провести,
Я быть выше и лучше могу,
Я могу вперед многих идти.

Неужли Бог меня одарил
И умом и моим прилежаньем
Для того лишь, в толпе чтоб я жил
Своего превосходства сознаньем.

(«Надежды»)