Добролюбов: разночинец между духом и плотью

«Саша упрашивала его остаться, уж я не знаю, из чистой ли любви к нему, из боязни ли, чтобы я чего-нибудь не наделал ей в сердцах, по его уходе… Одну минуту хотелось мне поднять гвалт, и поссорить Сашу с ее любовником, но это было только на минуту… Я скоро проникся гуманными побуждениями… и успокоил себя таким резонерством: что ж, ведь она живет им; она мне сказала о нем заранее; я знал, что она торгует собой, а не увлекается каким-нибудь чувством… Какое же я имею право сердиться и предъявлять свои претензии?.. <…> Между тем страсть томила меня, несмотря на резонерство; за перегородкой раздавались поцелуи, Оля представлялась мне очень, очень свеженькой и хорошенькой»^{182}.

Этот эпизод через год нашел отражение в стихотворении Добролюбова «Рефлексия»:

Вдруг донеслися до меня
Из-за перегородки тонкой
И речи, полные огня,
И поцелуй, и хохот звонкий.

Потом всё стихло. Свет потух.
Лишь напряженное дыханье,
Да шепот проникал в мой слух,
Да заглушенное лобзанье…

Я знал их. Как я с ней, сошлись
Они случайно, но влеченью
Сердец беспечно предались,
Без дум, без слез, без опасенья^{183}.

Описанное в этом стихотворении свидание двух влюбленных, лексически во многом восходящее к фетовскому стихотворению «Шепот, робкое дыханье…» с пушкинской реминисценцией («Без дум, без слез, без опасенья…»), отличается яркими подробностями, скорее всего, навеянными реальными впечатлениями.

Это стихотворение, наряду с еще одним — «Напрасно ты от ветреницы милой…» — редкий для Добролюбова случай, когда содержание произведения находит пояснение в дневнике.

Напрасно ты от ветреницы милой
 Ответа ждешь на гордое письмо:
Она знакома с собственною силой,
Бессилие ж твое сказалось ей само.

Поверь, твои отчаянные строки
Она с улыбкою небрежною прочтет,
И жалобы твои, угрозы и упреки —
Спокойно всё она перенесет.

Она увидит в них порыв любви несчастной,
Порыв отчаянья и ревности твоей,
И будет ждать, когда с мольбою страстной
За примиреньем сам ты явишься пред ней…

И ты придешь с тоской своей влюбленной,
К ногам прекрасной робко ты падешь,
И, ласковой ее улыбкой оживленный,
Забывши всё, к груди ее прильнешь…

Двадцать шестого мая случилась ссора, которую Добролюбов описал в дневнике. Тереза попросила Николая подарить ей фотографический портрет, который он собирался отослать сестре в Нижний, а после отказа обиделась, устроила сцену, и гость ушел. На следующий день он не выдержал и послал ей примирительное письмо; не получив ответа, он бросил всё и побежал к Терезе^{184}.

Если же смотреть на стихотворения 1857 года как на свидетельства первого и, очевидно, наиболее страстного и счастливого этапа отношений Добролюбова с Грюнвальд, то бросается в глаза ключевой мотив — спасение. Набирающее силу чувство аранжируется шаблонными метафорами страсти и огня: «Я пришел к тебе, сгорая страстью, / Для восторгов неги и любви… / Но тобой был встречен без участья, / И погас огонь в моей крови».

Инструментом, движущей силой «спасения» героини выступает любовь, а не жалость и сострадание:

Но ты, мой друг, мой ангел милый,
На мой призыв отозвалась;
Любви таинственною силой
Ты освятилась и спаслась.

(«Не диво доброе влеченье…»)