Добротолюбие. Том II

146. Доселе, сколько дозволяла скудость нашего дарования, при помощи Божией довольно сказали мы о духовной гордости, которою, как сказано, искушаются совершенные. Этот род гордости не многим известен и не многими испытывается, потому что не многие стараются стяжать совершенную чистоту сердца, чтоб дойти до таких браней. Она обыкновенно борет только тех, которые, победив все другие страсти, находятся уже почти на самом верху добродетелей. Хитрейший враг наш, поелику не мог одолеть их, влеча к плотскому грехопадению, то теперь покушается запнуть их и низринуть падением духовным, замышляя чрез него лишить их всех прежних плодов, стяжанных с большим трудом. Впрочем нас, которые еще опутаны плотскими страстями, он вовсе не удостоивает искушать таким образом, но запинает грубою и, так сказать, плотскою надменностию. И потому об этой, в которую впадать подвергаемся опасности наипаче мы, или люди нашей меры, и особенно души юных или новоначальных иноков, необходимым почитаю немного потолковать по нашему обещанию.

147. Эта плотская, как мы сказали, гордость, если, после не добре и без должной ревности положенного начала отречения от мира, останется в душе монаха, то не попуская ему от прежней мирской надменности низойти до истинного смирения Христова, сначала делает его непокорливым и упрямым; потом не дает ему быть кротким и обходительным, равно как вести себя в уровень со всеми братиями и жить как все, не выдаваясь; особенно не уступает, чтоб он, по заповеди Бога и Спаса нашего, обнажился от всякого земного стяжания; и между тем как отречение от мира ни что иное есть, как показание умертвия всему и креста, и не может в истинном виде быть начато и созидаться на других основаниях, как чтоб сознавать себя не только всем делам мира сего духовно умершим, но веровать, что и телесно имеет умереть каждый день, – она напротив наущает ему чаять долговечной жизни, представляет впереди разные продолжительные болезни, колеблет стыдом и смущением, если, оставшись безо всего, начнет содержание иметь из чужих, а не из своих источников, и внушает, что пищу и одежду гораздо лучше доставать себе на свои, чем на чужие средства, напоминая в подтверждение сего следующее изречение: блаженнее есть паче даяти, нежели приимати (Деян. 20, 35), – которое в каком смысле сказано, никогда не могут уразуметь эти одебелевшие и охладевшие сердцем.

148. Инок, так недобре начавший свое мироотречение, никогда не может вместить истинного простого смирения Христова. Он не перестанет или хвалиться знатностию рода, или надмеваться прежним мирским чином, который оставил только телом, а не сердцем, или возноситься деньгами, удержанными при себе на свою пагубу, потому что из-за них не может уже он ни спокойно нести иго монастырских порядков, ни подчиняться наставлениям какого-либо старца. Кем овладеет гордость, тот унизительным для себя считает соблюдать какия-либо правила подчинения или послушания, даже неохотно слушает и общее учение о совершенстве духовной жизни, иногда же и полное питает к нему отвращение, особенно, когда обличаемый совестию приимет подозрение, что оно намеренно направлено против него. В последнем случае сердце его еще более ожесточается и возгорается гневом. После чего бывает у него громкий голос, грубая речь, строптивый с горечью ответ, гордая и подвижная походка, неудержимая говорливость. Таким образом бывает, что духовное собеседование не только никакой не приносит ему пользы, но напротив оказывается вредным, делаясь для него поводом к большему греху.

149. Слышал я, что один из юных иноков, когда авва укорял его, зачем он, оставя смирение, которое являл несколько времени по отречении от мира, начал надмеваться диавольскою гордостию, с крайним высокомерием ответил ему: разве я для того несколько времени смирял себя, чтобы навсегда быть подчиненным? – При этом столь необузданном и преступном ответе старец так остолбенел от изумления, что речь его порвалась, как будто он услышал такие слова не от человека, а от самого древнего люцифера, и он ни одного звука не мог испустить из уст своих против такой дерзости, а только одни испускал из сердца воздыхания и стенания, молча повторяя в уме сказанное о Спасителе нашем: Иже во образе Божии сый… смирил Себе послушлив быв не на время (как говорит этот одержимый диавольским духом надмения), но даже до смерти (Флп. 2, 6, 8).