Доброволицы

Из оружия у нас было несколько ручных гранат и револьверов. Нас познакомили, как вставлять запал и, ударив, со счетом бросать бомбу.

Самым молодым ударником был парнишка семнадцати лет. Повествуя о своей голодной жизни, он рассказал, как добывал деньги на пропитание: «Пошел, заработал…», делая соответствующий знак рукой, означающий «украл». И вдруг один из ударников, лет двадцати пяти, расплывшись в улыбку, с отеческой нежностью начал гладить молодчика по голове, приговаривая: «Наш, наш…»

— Вы чем занимались?

— Вагоны разгружал… — Я поняла, что он имеет в виду. — На станции забирался в вагон с вещами пассажиров и на крутом подъеме, где поезд полз черепашьим шагом, открывал дверцу и выбрасывал тюки с чемоданами. А потом соскакивал сам. А здесь уже ждала подвода.

Я от души расхохоталась. В хорошую компанию попала!..

Через несколько дней поздно вечером вернулся из города встревоженный ударник:

— Товарищи, когда я заходил в казарму, то заметил часового у входной двери.

— Я пойду в разведку, — предложил другой.

Он сейчас же вернулся обратно:

— По всем коридорам стоят часовые. Никого не пропускают. Ясно, что это по нашу душу…

— Приготовьте оружие и держитесь поближе друг к другу. Будем пробиваться! — предупредил прапорщик.

С нами были два прапорщика, переодетых солдатами.

Мы все улеглись на нары, делая вид, что спим. В дверях выросли две фигуры вооруженных солдат:

— Прокопчук, Бочарников! (Как я уже говорила, мы были записаны — я под именем Николая, Прокопчук — Андрея.

Как потом узнали, в группу записалась большевичка под видом доброволицы. Она выдала всю организацию. Офицеры были убиты.)

На нарах приподнялись головы.

— Спите, товарищи, нам нужны только женщины-доброволицы.

— Нас провели в комнату, где за столом заседали несколько человек и стояла группа вооруженных солдат. Нас поставили к стенке. Солдаты вышли, приведя еще двоих. Оставшиеся, видя, что пробиться не удастся и дело плохо, зарыли оружие в кучу мусора. Через десять минут вся группа была в сборе. Солдаты навели винтовки: «Руки вверх!» Все подняли руки. Начался обыск. У нас ничего не нашли, но, разрыв мусор, обнаружили оружие. Часовые привели еще какую-то доброволицу. Я ее несколько раз встречала в коридоре. Хорошенькая, лет двадцати, нашего батальона или из отряда Бочкаревой — не знаю. Она работала переписчицей у них. Однажды, когда я проходила, она шутя стукнула меня по голове рукой. «Какой пупс!» — со смехом проговорила она.

— Зачем вы привели Д.? Она у нас работает. Отпустите!

Арестованных вывели на улицу и погрузили на грузовик.

Впрыгнувший солдат связал всем шпагатом руки. Грузовик двинулся. Несмотря на то что было не более трех часов ночи, у всех продовольственных лавок, на морозе, стояли длинные очереди. Автомобиль то и дело обгонял толпы арестованных, ведомых солдатами и матросами. Наконец грузовик остановился у громадных ворот — Петропавловская крепость! Ворота распахнулись, и мы въехали под мрачные своды.

— Здесь похоронены, так сказать, наши бывшие цари, — проговорил конвоир.

Нас ввели в большую комнату. За письменным столом восседал рыжий солдат. Сейчас же к нашей группе присоединили поручика с простоватой, неприятной наружностью.

— Будьте осторожны, похоже, что это шпик! — шепнул нам ударник.

Через несколько часов всех перевезли в Смольный институт. За большим столом сидел Бонч-Бруевич, окруженный во-семнадцати-двадцатилетними парнями, которые усиленно дулись, изображая из себя начальство. Начался допрос.

— Кто вы по профессии? — обратился Бонч-Бруевич к Прокопчук.

— Сельская учительница.

— А вы? — повернулся он ко мне.

— Сестра милосердия.

— И вам не стыдно? В то время когда страна переживает великие события и мы нуждаемся в медицинской помощи, вы беретесь за оружие против своих братьев?

— Я с вами, господин комиссар, работать не буду.

Молодой рабочий, сидевший рядом с ним, подскочил как ужаленный:

— И не надо, наши заводские будут ухаживать лучше вас!

— Извините, товарищ, — решительно, хоть и любезно обратился к нему Бонч-Бруевич. — Сейчас я здесь допрашиваю. — И, повернувшись ко мне:

— Прискорбно это слышать. Это, конечно, ваше дело!

Он сейчас же повернулся к красивому ударнику Демьянову:

— А вот вы, товарищ, вы! Мне было бы очень приятно, чтобы вы были большевиком!

Демьянов с презрительной усмешкой отвел от него взгляд. Обратясь еще кой к кому с вопросом, Бонч-Бруевич начал писать.

Вдруг дверь открылась и вошел в штатском с иголочки наш бывший ротный, приходивший на ученье в компании «мадемуазель». Пожав руку Бонч-Бруевичу, он окинул взглядом нашу группу, на секунду задержался на мне. Конечно, узнал! Бонч-Бруевич сделал знак конвойным, и те, окружив нас, вывели из комнаты.

Спускаемся в подвальное помещение; дохнуло затхлостью. В коридоре у всех дверей стоят часовые. Провели вглубь. Часовой открыл дверь в камеру, где сидело уже человек двадцать пять. Передавая нас, матрос предупредил:

— Начнутся разговоры на политическую тему — бей по голове прикладом. Не берет приклад — бей штыком. Не берет штык — бей пулей!