Доброволицы

— Я не могу… Меня заставляют спать на полу и кормят борщом. А я привыкла спать на перине. У меня коровы, сметана, масло — я не так привыкла питаться…

— Счастливо дорогу до порогу, а за прогами до гуры ногами (то есть «счастливо другу до порога, а за порогом вверх ногами»), — бросила ей насмешливо полька Б.

— Что ты говоришь?

— Счастливого пути тебе желаю.

— «Маслица, сметанки», — передразнила другая. — Да тебя самое, как корову, доить можно!..

— А ты хто такая? Ты мне не указ…

— Да бросьте, товарищи, охота вам связываться. Пусть катится колбасой — воздух чище будет.

Уезжающая, отругиваясь, вышла в коридор.

Постепенно жизнь налаживалась. Начали разбивать по ротам. Я попала во вторую, в четвертый взвод. Боже! Какие лилипуты попали в четвертую роту! Было сформировано четыре роты, пулеметная команда, конные разведчики, команда связи, саперная команда, обоз, околоток. Однажды фельдфебель, подойдя к роте, начал отбирать тех, кто делал ружейные приемы отчетливо. Попала и я. «Завтра состоится Первый военный женский съезд, — пояснила она. — Вы назначаетесь в почетный караул. Завтра в восемь часов утра явиться ко мне чистыми и аккуратно одетыми».

Наутро, получив винтовки, мы выстроились на дворе. Под звуки бравурного марша нас вывели из ворот и, когда мы обогнули здание, нас ввели в громадный зал и поставили в две шеренги по обе стороны. Раздалась команда командира батальона: «Для встречи справа и слева слу-шай!.. На кра-ул!». Винтовки вздрогнули, и мы замерли, устремив взор на входную дверь. В ней показалась, поддерживаемая двумя дамами под руки, «бабушка русской революции» — Брешко-Брешковская. Ей помогли встать на стулья; дама ее поддерживала. Сгорбленная, седая, с трясущейся головой, она обратилась к нам тихим старческим голосом:

— Здравствуйте, внучки! Здравствуйте, правнучки!..

— Здравствуйте, бабушка! — хором ответили мы, как было приказано.

— И мы в свое время боролись не только словами, но и с оружием в руках…

Не помню дальше содержания ее речи.

Вслед за ней выступала председательница Дамского комитета Милисон, нарисовавшая картину, с каким рвением доброволицы принялись за изучение военных наук, и третьей говорила дама, багровая от волнения, заявившая прерывающимся голосом, что она взволнована от счастья видеть перед собой борца за свободу Екатерину Брешко-Брешковскую.

После официальной части нас вывели.

— Эх, бабушка, бабушка! — качая головой и сокрушенно вздыхая, проговорила Л., убежденная монархистка. — Милая, славная ты старушка, жаль мне тебя! Но с какой бы радостью я всех твоих товарищей перевешала на первой осине за то, что они даровали «великую, бескровную»!..

Приближался день выступления в лагерь, в Левашово. В 10 часов вечера я почувствовала, что меня, спящую, кто-то тянет за ногу. Передо мной стояла дежурная:

— Товарищ, в караул!

Я была поставлена на дворе, около наваленного на землю казенного имущества. Тщетно ждала себе смены. Вот и восток заалел… Появилась дежурная; стал просыпаться и батальон. Вижу, бежит заспанная дежурная:

— Извините, товарищ, на минутку прилегла и не заметила, как проспала до утра. Идите скорее укладываться, выступаем, — сконфуженно проговорила она.

С песнями двинулись на Финляндский вокзал.

Глава 4. ЛАГЕРЬ В ЛЕВАШОВО

По прибытии в Левашово жизнь круто изменилась. Была введена строгая дисциплина, и мы почувствовали, что идет не игра в солдатики, но что нам предстоит честь встать в ряды защитников дорогой отчизны. Все подтянулись.

Под лагерь отвели место, почти на одну треть окруженное лесом. Разбили палатку, на ночь выставляли караул. Наутро одежда у всех оказалась отсыревшей. Начались поиски дач. Тем временем произошел неприятный инцидент.

В роту назначили нового офицера. Высокий, худой, с неприятным желчным лицом. Часовой, стоящий рядом с палаткой, видел пробиравшуюся к нему вечером доброволицу С., бывшую курсистку. До часового отчетливо доносилось все происходившее в палатке. Сменившись, она направилась к командиру батальона:

— Господин капитан! Я покидаю батальон, так как не желаю служить там, где происходят такие безобразия…

— Какие безобразия? Я вам приказываю передать мне все, слово в слово!

Та ничего не утаила. С. оказалась женщиной с африканским темпераментом, а поручик жаловался на потерю сил из-за контузии. На другой же день они оба покинули батальон.

В наш батальон принимались лица от 16 до 40 лет. От девушек до восемнадцатилетнего возраста требовалось разрешение родителей. В нашу роту попали две бабы, одной из них было 35, а другой 40 лет. Строевое учение им не давалось. Топтались, как две овцы. Но если младшая принимала замечание, то сорокалетняя с видом знатока ворчала:

— Что же тут непонятного? Коль говорят тебе «направо», то и поворачивайся направо.

— Ишь какой командир объявился, — злобно шипела младшая, — да ты гляди на себя самого. Ровно кобыла на веревке пляшешь заместо маршировки.

Их перевели в обоз.