Что-то промелькнуло в его глазах, удивление или же страх, не знаю; что-то такое произошло с ним, отчего он вдруг замер и отодвинулся от меня, опустил голову и уставился на свои руки, лежащие на коленях. Почему-то у меня возникло чувство, вполне знакомое даже, будто он вот-вот скажет мне нечто важное.
— Больше не будем говорить об этом, Кейт, — лишь произнёс он устало. — Сколько можно возвращаться к одному и тому же? Не надо испытывать моё терпение.
— Извини меня, — только и могла сказать я, поражённая переменой его настроения.
— Нет, нет… Ты прости. — Джейсон протянул руку, и его пальцы скользнули в мою ладонь; я не осмелилась даже дёрнуться. — Ты старалась быть терпеливой со мной… с моим упрямством. Но, поверь, тебя не должно волновать ничего из моего прошлого.
Я отвернулась и сосредоточилась на пейзаже за окном; луг медленно сменялся каменным забором и садами, не такими цветущими и яркими, как летом. В одиноких домиках, находившихся в нескольких футах от дороги, уже горел свет; кто-то разжигал печи, где-то были слышны весёлые детские крики и смех.
В напряжённом молчании мы прибыли в город и встретили чету Смиттов уже в большом, сверкающем холле здания оперы. В тот вечер давали «Любовный напиток» Доницетти, это была первая итальянская постановка в восточной Англии, поэтому я ничуть не удивилась бесчисленным гостям. И снова, как когда-то в детстве, я была окружена незнакомыми людьми, богачами, умирающими от скуки в своих фамильных замках и приехавшими сюда ради очередного шанса похвастать собой и выпить лишний бокал шампанского вне дома.
Многие знали моего мужа, и я замечала, что они приветствовали его с холодной вежливостью. Впрочем, он и сам не задерживал на ком-либо своё внимание.
Для нас была выкуплена вторая ложа, так что, стоило мне оказаться наверху и, наконец, избавиться от неловкости нахождения в толпе, я словно забылась, и вернулся тот искренний, детский восторг, который я так редко могла себе позволить. Я сидела между Лорой и Джейсоном, но, когда грянул оркестр, и началось представление, я забыла обо всём; даже чуть наклонилась вперёд, держась за обитый бархатом бортик ложи.
Любимые итальянские мотивы заставили сердце биться чаще, а уж этот чарующий язык из уст Неморино! Истинный язык любви! Я острее почувствовала эту историю, хотя и знала её наизусть, но теперь, когда я сама познала любовь, слова и музыка больше не ограничивались пустыми звуками без смысла. Я знала, каково это — терзать себя из-за любви. Я была так восхищена зрелищем, что во время любимой партии «Una Furtiva Lagrima», вдруг посмотрела на своего мужа, и я увидела, что он глядел на меня, неотрывно, очень пристально.
И лишь один Господь знает, что он хранил за этим тёмным взглядом! Полутьма в нашей ложе окутывала его с ног до головы, музыка и тенор солиста наполняли пространство, но я находилась достаточно близко, чтобы видеть его глаза и, в конце концов, потеряться в тайне, что они скрывали. Одно лишь я снова осознала, ясно и точно поняла, что я любила его.
С той минуты опера интересовала меня чуть меньше, и я досматривала постановку, будучи немного рассеянной и дезориентированной.
В антракте мы со Смиттами спустились в холл, и Джейсон познакомил меня с двумя своими партнёрами, с которыми работал в Италии, и их жёнами.
Многие знакомые, такие, как Смитты, отнеслись с интересом или хотя бы вежливой учтивостью к маленькой провинциалке, которая, к удивлению многих, внезапно возникла рядом с молодым и богатым архитектором, который в свою очередь, ни на минуту не отпускал её руки, будто боялся потерять где-нибудь в толпе. Но нашлись и те, кто смотрел на меня с нескрываемым презрением. Я замечала холодные, пустые взгляды, в большинстве своём, принадлежавшие женщинам.
Меня ослепляли блеск их драгоценностей и яркие наряды, в которых я не видела смысла. И я решила не обращать внимание на эти странные взгляды, сдержанные кивки и поклоны и ухмылки, за которыми скрывалась насмешка.
Опера была прекрасна, и вечер обещал закончиться на приятной ноте, если бы я на мгновение не отвлеклась и не потеряла Джейсона из виду. Мистер Смитт с удовольствием намекнул мне, что видел моего мужа снаружи, и, оставив Смиттов у гардероба, я вышла на балкон, расположенный над небольшой площадкой.
Было темно, и поначалу я слышала только шорохи в темноте и шелест листьев плюща, овивавшего стены и балкон. Перегнувшись через мраморные перила, я заметила внизу какое-то движение, затем спокойный женский голос произнёс:
— … и говорил о том, что ты свободен от любви? Теперь ты противоречишь себе, дорогой. О какой любви может идти речь? Ты её совсем не знаешь.
Я узнала этот голос! Я узнала бы его, где угодно. Трудно было поверить в то, что Мэгги Уолш оказалась в тот вечер в опере случайно. Именно тогда, когда Джейсон приехал в город. А ведь мы даже не увидели её среди других гостей.