Добровольно проданная

— Осуждаешь? — обращаюсь к портрету Анны и делаю еще глоток коньяка. Алкоголь жжёт пустой желудок, но мне плевать. Душа горит так, что, кажется, в аду прохладнее. — Она юная, совсем девочка. А я старый мудак для нее, — ухмыляюсь, всматриваясь в глаза Нюты. — Тебе это не понравилось бы. Я купил ее. Вот так, цинично, как товар. Для того чтобы удовлетворять свои потребности. Невинную купил. И жестко лишил девственности, наслаждаясь ее эмоциями. Мне тогда было так нужно, я искал, чем заполнить эту черную дыру в груди.

Замолкаю, глотая коньяк. Уже влил в себя полбутылки, тело тяжелеет, а в голове ноль. Чистый разум, полное сознание, и душу выворачивает.

— Ну что ты так смотришь на меня?! — повышаю голос. Портрет стоит на полу, приставленный к стене. Хватило сил только снять его со стены, а вот убрать подальше — не хватило. — Да, это все я! Твой уход меня кардинально изменил. Ей было страшно и больно со мной, а я этим наслаждался. Он такая живая, открытая, уязвимая, все эмоции написаны на лице. Распахнёт свои огромные глаза и губы кусает, считая меня монстром. Но самоотверженно терпит и все принимает. В ней силы больше, чем во мне. И цели, в отличие от моих, благородные, во имя спасения матери.

Ставлю бутылку на пол и подаюсь ближе к портрету. Строгая она здесь, но глаза улыбаются. Анна не могла по-другому, когда я ее снимал. Я требовал от нее серьёзности, задумчивости, а Нюта только делала вид, а глаза горели, глядя на меня.

— Ты меня возненавидела бы за эту девочку. Ты кинулась бы помогать бескорыстно и жалеть, как ребёнка. А я надругался, щедро замазывая все деньгами. Вот такой бездушный мудак. Животное. Думал, наиграюсь, сниму первый цвет, развращу и отпущу. А она, дурочка, влюбилась. Было бы, во что влюбляться. За что полюбила, не знаю; я, знаешь ли, поводов не давал. Не обижал, конечно, но и близко не подпускал. А она тянется и тянется, открывая мне душу, под кожу лезет. И все рушится, границы размываются, и больно с ней, и сладко. Отшвырну ее, она закрывается, а у самого в душе щемит, потому что тоже, сука, больно! — тру лицо руками, разминаю шею. — Тебе бы она понравилась. Красивая, ресницы длиннющие, она их смущенно опускает, пока я шепчу ей что-то грязное, а меня подбрасывает от возбуждения. Это даже не физиология, а что-то еще глубже и острее. Мне тогда хотелось ее отпустить, потому что я чувствовал, чем все закончится. Она, сама того не понимая, разрушила все мои границы и была довольна собой, — выдыхаю, беру бутылку, глотая алкоголь, пытаясь сбить сухость во рту. — И все… Стоило мне только стереть границу, девочка оказалась на моей территории. И отпустить я уже эгоистично не смог. А потом она забеременела… Окуная меня в мой страх, как в кипящее масло… — складываю ладони вместе, подношу их к губам и глубоко дышу. — У меня есть сын. Она назвала его в честь моего отца. Я бросил к их ногам все. Но ей нужно больше. То, чего не купишь за деньги… Прости меня, Нюта, но я и тут капитулирую перед ней. Все, что захочет, лишь бы не бросила меня старого, раннего зверя и не отобрала бы у меня свою энергию и теплоту.

Зажмуриваю глаза, до боли, но резко открываю, когда слышу звук подъезжающей к дому машины. Встаю с кресла, подхожу к окну и вижу, как возле входа паркуется Андрей. Как эта падаль посмела оставить моя девочку! Вылетаю на улицу, а потом резко торможу на пороге. Нет, он ее не оставил, он привез ее ко мне.

Зачем?!

Запрокидываю голову к небу. Она не должна знать, насколько я ненормален, она не должна увидеть эту сторону моего сознания, я и так уже обнажился перед ней дальше некуда. Ей не понравится.

ГЛАВА 36

София

Дом небольшой, двухэтажный, с деревянной облицовкой в русском стиле, Он, и правда, на берегу небольшого озера. Свет полной луны скользит по его поверхности, и водная гладь кажется серебряной. Красиво. Окна дома темные, на крыльце горит тусклый светильник, вокруг которого летает мошкара,

Сглатываю, прежде чем выйти из машины. Это не просто уютный дом — это мемориал его прошлого. Дыхание сбивается. А вдруг я не к месту? Вторгаюсь на его территорию, Он не звал меня сюда. Я нарушаю его личную границу. Даже хочется развернуться и сесть назад в машину, но на крыльцо выходит Адамади и цепляет меня взглядом. Останавливаюсь в паре шагов от крыльца, не решаясь подойти. Его глаза стеклянные, ни одной эмоции, холодные и неживые. Волосы слегка растрёпаны. Рубашка расстегнута до груди, слегка помята. На лице вновь усталость, словно он очень вымотан и не спал несколько дней. Хочется уложить его в теплую кровать, лечь рядом и укачать тихим голосом, нежными прикосновениями. Просто дать отдохнуть.

— Там кто остался?! — зло и очень холодно спрашивает он Андрея.

— Славик сменил, — четко сообщает парень.