Добровольцем в штрафбат. Бесова душа

Лешка шел впереди, крутил головой, иногда для чего-то приставлял к глазам понравившийся бинокль. Гимнастерка на нем вздулась, будто он горбат. Ноги он ставил замысловато: казалось, что сейчас запнется за свои же пятки — корпус выдавался вперед, а ноги запаздывали. Автомат он держал наперевес, сумка, где лежали гранаты, перекинутая через плечо, била ему при ходьбе по боку. Ненароком Федор заметил на штанине у него вчерашний шов. «Долго прослужит, намертво ушил…»

— Стой! — Лешка резко остановился, Федор даже наткнулся на его спину. — Чуешь, будто соляркой пахнет?

В духмяную насыщенность леса откуда-то чужеродно струился машинный запах. Дальше пошли тихомолком. Бесшумно подныривали под ветки, оглядывались, вслушивались. Впереди, в прогалах между деревьев, показалось поле. Лес кончился, его окаймляла дорога. На солнце желтел дорожный песок, взрыхленный гусеницами.

Чуть в стороне молодой придорожный березняк был примят и повален. Сосна стояла с ободранным стволом — след свежий, сочный, еще не затекший смолой. Ласково отодвигая ветки, Федор и Лешка пробрались к тому месту, откуда исходил солярочный дух. А когда сквозь кусты разглядели источник, оба враз будто бы задохнулись. Камуфляжно окрашенный в серо-зеленые пятна, на поляне железной глыбой громоздился танк Сбоку на башне — белый, составленный из трафаретных уголков крест.

У Лешки дрожали губы, но в светлых глазах играло что-то отчаянно-шельмовское, как у пацана, который намерился грабануть соседский сад.

— Видать, по дороге колонна танков прошла. Этот отстал. Для починки в лес свернул. Возятся… Давай поближе подберемся.

Двое немцев с чумазыми руками о чем-то переговаривались и показывали друг другу на заднюю ходовую часть и на прицепленные к броне запасные траки. Еще один немец с автоматом в руках сидел на башне танка, озирался по сторонам, назначенный, должно быть, в роль охранника. Несколько в стороне от машины смотрел в планшет и чего-то вычислял четвертый фриц, в кожаной куртке с узкими, светло окантованными погонами — очевидно, офицер.

— Nun aber tempo! Wir haben keine Zeit![1] — выкрикнул он своим подчиненным, взглянув на часы.

Федор впервые видел живых немцев так близко, впервые слышал их быстрословную речь. Знобящий страх прокатился между лопаток.

— Чего делать-то будем? — шепотом сказал он, чувствуя, как предательски дрожит голос.

— Гранату отсюда добросишь? — спросил Лешка.

— А ты?

— Я доброшу. Я биту в городках знаешь как кидал… Ты давай отсюда, а я с того краю подберусь. Гранатами вдарим, потом стреляй.

— Далеко-то не заходи, а то друг по дружке лупить будем.

Лешка вытащил из сумки гранату и тихонько нырнул в густолистый кустарник Федор из-за стволов деревьев поглядывал на громадину «тигра». Один из немцев, который занялся ремонтом, крикнул своему напарнику:

— Moment mal! Ich bringe Werkzeig mit![2] — и быстро забрался в открытый люк.

«Эх ты, спрятался, падла! — выругался Федор. — Надо люк на прицеле держать. А этих-то побыстрее кокнуть. Чего Лешка молчит? Скорей бы…» Он держал в руке гранату и готовился вырвать чеку. Но в этот момент очередь немецкого автомата изрешетила тишину леса. «Фьють! Фьють!» — знакомо пронеслись над головой пули. Федор кинулся наземь. Возле него упала отбитая пулей ветка. Экипаж «тигра» — пятеро, и неподмеченный фриц, стоявший караульным по другую сторону поляны, ухватил Федора взглядом. Немцы всполошились, что-то закричали. Но тут один за другим два взрыва Лешкиных гранат окатили лес. Федор кинулся в сторону со своего обстрельного места. На ходу вырвал чеку и наконец-то бросил гранату.

Когда после взрыва он выглянул из-за дерева, то увидел, как немецкий офицер, волоча раненую ногу, торопится скрыться в чаще. Федор кинулся вслед за ним, надавил на автоматную скобку. Немец упал лицом вниз, выбросив вперед руки. По другую сторону поляны вспыхнула перестрелка: русский и немецкий автоматы обменялись огнем… И все смолкло.

Оседающая пыль мутным облачком стлалась по поляне. Двое фрицев лежали возле танка: тот, что ремонтировал, — отброшенный взрывом, лежал под траками нависающей над ним гусеницы; тот, что сидел на башне охранником, скрючился возле воронки. Всего трое… Остальные-то где? Федор рывком сменил местоположение, из-за ствола березы дал короткую очередь по крышке люка. Пули щелкали как орехи. И опять — тишина. Запах гари, солярки, тревога затишья стали еще острее.

— Лешка! Ты где? — выкрикнул Федор.

— Тихо ты! Не шуми! — ошеломительно близко раздался ответ.

Лешка выскочил из кустов. Головой туда-сюда вертит, глаза шальные, голос возбужденно быстр:

— Один в лес улизнул — зараза. Не успел я его. Еще один вроде там сидит. В танке. Не вылазит.

— На кой черт он там сидеть будет?

— Оглушило. Или подмогу ждет. Может, и нет его там. — Лешка обтер с лица пот. — У меня бутылка с зажигательной. Прикрой меня, а я ее прямо в люк.

Озираясь, они выскочили на поляну. Лешка, несмотря на свою косолапистость, юрко метнулся с бутылкой к открытому люку. Внутри танка глухо бухнуло — из люка столбом вырвалось пламя, затем повалил черный дым.