Читаем Добровольцем в штрафбат. Бесова душа полностью

Старуха поднесла Ольге кружку воды. Став напротив, внимательно осматривала нечаянную гостью. Растрепанная, руки трясутся, глаза лихорадочные, воду отхлебывает жадно: струйки мимо губ льются на подбородок.

— Ты, девка, вроде не в себе. Не почудился зверь-то? Не припомню, чтоб эсколь близко у села волки завывали. По лесу шастать шастают, а чтоб у домов…

— Не свихнулась я, бабуль. Выйди на крыльцо да сама послушай.

Старуха с проверкою не пошла, но оставила за собой сомнение, а то, что редкая в ее доме гостья — под хмельком, отметила сразу.

— Разболокись, охлынешь. Спиной-то к печке сядь, крыльца чтоб не студить с бегу-то. На празднике, што ль, побывала?

Низкую избу бабки Авдотьи освещала керосиновая лампа. Вдоль печки на матице, на гвоздиках, висели пучками высушенные травы, оттого по всему дому распространялся приятный сенной дух. На темном комоде, где стояло небольшое зеркало книжечкой и потускнелая, но веселящая глаз дымковская игрушка (молодуха в горошковом сарафане и кокошнике), лежала неотъемливая этому дому вещь — колода карт. Старуха слыла не только знатной знахаркой и повивальной бабкой, но умела ворожить на картах. Сельские бабы в нынешнюю пору частенько захаживали к ней, если долго не являлось весточки от родных с фронта. Как бы ни ложился пасьянс, дурственных прогнозов бабка Авдотья никому не давала, сердечно обходилась с каждой страдалицей, ищущей разрешения обстоятельств в пиковой да червонной масти.

Ольга зацепилась взглядом за разбухшую от работы картежную колоду, указала на нее пальцем.

— Погадай мне, бабуль!

Прежде бабка Авдотья лишь однажды касалась предсказаниями судьбы Ольги. Встретив ее как-то раз с Федором, заглянула в ее ладонь и напророчила Ольге долгую жизненную тропу, которую увидела в складке руки. С тех пор Ольга ее ворожбы избегала. Получив однажды доброе предречение, она суеверно побаивалась, что следующее может оказаться недобрым. Но к сегодняшним впечатлениям, где усатый старлей-искуситель и дрязги с невесткой, где одурманивающая самогонка и волк на дороге, решилась принять еще одно, гадальное, — уж до кучи.

Бабка Авдотья, приметно взглянув на Ольгу и убедившись, что в просьбе нет шутливости, отнеслась к делу степенно. Чистой ромушкой обтерла столешницу, прибавила огня в керосиновой лампе, ополоснула под рукомойником руки.

— На короля, што ль, бубнового? А?

— На короля, — пряча глаза, взволнованно ответила Ольга. Кто скрывается под картинкой с бубновым ромбом, бабка Авдотья знала доподлинно.

Карты из неторопливых старухиных рук мозаикой расцветили стол. Ольга, закусив губу, зорко следила за раскладом, и каждая обернутая лицом последующая карта пробуждала в ней смутные ворожейные познания и тревогу.

— Ну, чего, бабуль? Чего вышло? — нетерпеливо спросила Ольга.

Врать бабке Авдотье не пришлось. Пестрый узор шился необычно, однако заказчице пасьянса беспросветьем не грозил. Старуха без увиливаний объясняла провидческий смысл картины:

— Соперницы на любовном пути у тебя, девка, нету. Эта карточка разлуку значит. Дак так оно и есть. Эта — помеха по смыслу-то. Но помеха неживая. Помехой, знамо, война стоит… Убиенья от пули твоему королю тоже не выпадает.

— А вон это чего? С дамой лежит?

— Это, девка, дорога. Дорога длинная.

— А трефовая с виневой парные? С краю, бабуль. Они к чему?

Бабка Авдотья и сама только сейчас пристально обратилась к загадочному соседству двух карт, которые не совсем ладились с благоприятным ходом гадания. Старуха приподняла брови, смуглый лоб углубленно просекли морщины. Вышла некоторая заминка.

— Чужие вроде карты друг дружке, — раздумчиво прошептала бабка Авдотья — больше для себя, чем для Ольги. — Ожиданье в них какое-то особенное. Вроде как двойное. — Но прочитав страх в глазах Ольги, старуха тут же замяла подозрительную разладицу: — Они второго краю. Попутные. Им значенья мало отведено. Главное, девка, по центру-то у тебя все хорошо выпало. Вишь, как тут лежат… — И она вдругорядь принялась толковать суть главного сюжета в гадальной раскладке.

От старухи Ольга вышла передохнувшая, внешне успокоенная, но с каким-то неразрешенным сомнением. Если на раскаленную сковороду упадет капля воды, то пойдет шипеть, кружиться, гудеть шмелем, пока не изойдет в пар. Так и восприятие Ольги было раскалено, а любая думка — точно холодная капля на горячий металл. Нынче таких капель у Ольги — целый дождь. В голове — сумбурно от мыслей, тесно толкутся воспоминания. И не понять сразу: чего важное, чего второстепенное, чего пустое; от чего завтра стыдно будет, от чего радостно, а чего схлынет в сонном часе.

Выйдя за калитку, Ольга взяла на сугробе горсть снега, приложила к лицу. Снежный холод придавал покою.

— Проводить, што ль, тебя, девка? — насылалась бабка Авдотья.

— Дойду. В поле волк не напал, у домов не посмеет.

Ольга тихонько побрела по улице. Оглянулась на всякий случай назад. Никого не видать. Пустынно. Тишь. Месяц в небе рогато висит-светит, вокруг него роятся звезды. Снег тускло поблескивает, чуть скрипит под валенками. В тишине крепчает ночной мороз.

Перейти на страницу:

Все книги серии Война. Штрафбат. Они сражались за Родину

Пуля для штрафника
Пуля для штрафника

Холодная весна 1944 года. Очистив от оккупантов юг Украины, советские войска вышли к Днестру. На правом берегу реки их ожидает мощная, глубоко эшелонированная оборона противника. Сюда спешно переброшены и смертники из 500-го «испытательного» (штрафного) батальона Вермахта, которым предстоит принять на себя главный удар Красной Армии. Как обычно, первыми в атаку пойдут советские штрафники — форсировав реку под ураганным огнем, они должны любой ценой захватить плацдарм для дальнейшего наступления. За каждую пядь вражеского берега придется заплатить сотнями жизней. Воды Днестра станут красными от крови павших…Новый роман от автора бестселлеров «Искупить кровью!» и «Штрафники не кричали «ура!». Жестокая «окопная правда» Великой Отечественной.

Роман Романович Кожухаров

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках
Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

В годы Великой Отечественной войны автор этого романа совершил более 200 боевых вылетов на Ил-2 и дважды был удостоен звания Героя Советского Союза. Эта книга достойна войти в золотой фонд военной прозы. Это лучший роман о советских летчиках-штурмовиках.Они на фронте с 22 июня 1941 года. Они начинали воевать на легких бомбардировщиках Су-2, нанося отчаянные удары по наступающим немецким войскам, танковым колоннам, эшелонам, аэродромам, действуя, как правило, без истребительного прикрытия, неся тяжелейшие потери от зенитного огня и атак «мессеров», — немногие экипажи пережили это страшное лето: к осени, когда их наконец вывели в тыл на переформирование, от полка осталось меньше эскадрильи… В начале 42-го, переучившись на новые штурмовики Ил-2, они возвращаются на фронт, чтобы рассчитаться за былые поражения и погибших друзей. Они прошли испытание огнем и «стали на крыло». Они вернут советской авиации господство в воздухе. Их «илы» станут для немцев «черной смертью»!

Михаил Петрович Одинцов

Проза / Проза о войне / Военная проза

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза