Добру откроем сердце. Секреты семейного чтения

Рассказ построен на воспоминании автором случая из его собственного детства. Когда ему было восемь лет и ходил он во второй класс, привезли ему из Москвы красивый перочинный ножичек с костяной ручкой и зеркальными лезвиями. Он стал для мальчика настоящим сокровищем, и он широко его использовал в своих мальчишеских делах. Даже учителю ножичек пригодился для оттачивания карандашей. Мальчик всегда носил его в сумке. И вот однажды в сумке ножичка не оказалось. Обнаружил он это на уроке. И первая мысль, какая пришла ему в голову, что ножичек украли. Он сказал об этом учителю. В классе начался допрос – кто взял ножичек. Но никто не признался. Не дала результат и проверка сумок и парт учеников. И в тот момент, когда уже почти все ученики были проверены, ножичек выскользнул из одной из тетрадок хозяина. Этот факт шокировал мальчика. Вместо радости начались терзания. Он не знал, как ему поступить: сознаться, что ножичек нашелся, или промолчать. Ему проще было промолчать, но тогда останется впечатление, что в классе есть воришка. Из-за несчастного ножичка учеников обыскивали, ставили их в унизительное положение, сорвали урок. Хоть и неосознанно, но мальчик причинил классу зло. Признаться, что ножичек нашелся, означало поставить под удар себя, вызвать гнев и учеников и учителя. И все-таки он выбрал второе. Учитель выгнал его из класса. И вместо того чтобы бежать домой и выплакаться там, он встал около дверей школы, готовый на добровольную казнь – выслушивать упреки проходящих мимо одноклассников: «Эх ты!..»

В центре обсуждения рассказа дилемма: как поступить – выгородить себя, поставив под удар класс, или снять с класса позор ценой собственного унижения. Мальчик выбирает второе: совесть не позволила ему промолчать о находке, то есть солгать, хоть и хотелось, чтобы и ножичек, и он сам провалились бы сквозь землю.

Текст рассказа (в сокращении)

Из Москвы мне привезли небольшой перочинный ножичек с костяной ручкой и двумя зеркальными лезвиями. Одно лезвие побольше, другое – поменьше. На каждом – ямочка, чтобы зацеплять ногтем, когда нужно открыть. Отец наточил оба лезвия на камне, и ножичек превратился в бесценное сокровище. Может быть, не все мне поверят, но палку толщиной с большой палец я перерезал своим ножичком с одного раза. Чтобы вырезать свисток, напротив, нужна тонкая работа. И тут особенно важна острота. Из-под моего ножичка выходили чистенькие, аккуратные свистки.

С 1 сентября открылось еще одно преимущество моего ножа. Даже сам учитель Федор Петрович брал у меня ножик, чтобы зачинять карандаш. Неприятность как раз произошла на уроке, при Федоре Петровиче. Мы с Юркой решили вырезать на парте что-нибудь вроде буквы «В» или буквы «Ю», и я полез в сумку, чтобы достать ножичек.

Рука, не встретив ножичка в привычном месте, судорожно мыкнулась по дну сумки, заметалась там среди книжек и тетрадей, а под ложечкой неприятно засосало, и ощущение непоправимости свершившегося холодком скользнуло вдоль спины. Забыв про урок и про учителя, я начал выворачивать карманы, шарить в глубине парты, полез в Юркино отделение, но тут Федор Петрович обратил внимание на мою возню и мгновенно навис надо мной во всем своем справедливом учительском гневе.

– Что случилось, почему ты под партой? (Значит, уже сполз я под парту в рвении поисков.) Встань как следует, я говорю!

Наверно, я встал и растерялся, и, наверно, вид мой был достаточно жалок, потому что учитель смягчился:

– Что случилось, можешь ты мне сказать?

– Ножичек у меня украли… который из Москвы…

Почему я сразу решил, что ножичек украли, а не я сам его потерял, неизвестно. Но для меня-то сомнений не было: конечно, кто-нибудь украл – все ведь завидовали моему ножу.

– Может, ты забыл его дома? Вспомни, подумай хорошенько.

– Нечего мне думать. На первом уроке он у меня был, мы с Юркой карандаши чинили… А теперь нету…

– Юрий, встань! Правда ли, чинили карандаши на первом уроке?

Юрка покраснел, как вареный рак. Ему-то наверняка не нравилась эта история, потому что сразу все могли подумать на него, раз он сидит со мной рядом на одной парте. Про карандаши он честно сознался:

– Чинили.

– Ну хорошо! – угрожающе произнес Федор Петрович, возвращаясь к своему столу и оглядывая класс злыми глазами. – Кто взял нож, подними руку!

Ни одна рука не поднялась. Покрасневшие лица моих товарищей по классу опускались ниже под взглядом учителя.

– Ну хорошо! – Учитель достал список. – Барсукова, встать! Ты взяла нож?

– Я не брала.

– Садись. Воронин, встать! Ты взял нож?

– Я не брал.

Один за другим вставали мои товарищи по классу, которых теперь учитель (а значит, вроде бы и я с ним заодно) хотел уличить в воровстве. Они вставали в простеньких деревенских платьишках и рубашонках, растерянные, пристыженные… Каждый из них краснел, когда вставал на оклик учителя, каждый из них отвечал одно и то же:

– Я не брал…

– Ну хорошо, – в последний раз произнес Федор Петрович. – Сейчас мы узнаем, кто из вас не только вор, но еще и трус и лгун. Выйти всем из-за парт, встать около доски!